Маргит Сандему - Сад смерти

Европейская и восточная кровь смешались в ней на редкость удачно. С эстерландской хрупкостью, очаровательной осанкой и точеными чертами лица, скандинавскими светлыми волосами и светлой кожей она была удивительно хороша, если не сказать — совершенна. У нее были длинные волосы — как и у всех в этих краях, но их цвет определить было трудно, казалось, они могли менять цвет. Иногда они были темно-красными, как разгоревшийся костер, иногда — темными, как осенний вечер дома, в Уппланде, иногда они как бы ловили чистый, желто-золотой солнечный свет. Но Даниэль понял, что он ошибался в одном: он думал, что она должна быть блондинкой, он забыл другой типичный для Людей Льда цвет волос: медно-рыжий. Именно этот цвет преобладал в ее волосах. Лицо девушки выражало странную смесь жизнерадостности и печали.

Даниэль немного помедлил, прежде чем собрался с духом — подойти и поздороваться с ней.

Все было именно так, как и говорили другие: ему не надо спрашивать. Теперь он знал, что встретил Ширу. Но его дурные предчувствия обманули его.

Она не была проклята. Шира была избранной.

Ранним утром Ировар и Шира плыли к берегу в своей маленькой рыбацкой лодке. Поверхность Карского моря была гладкой, как зеркало, только у самого берега можно было видеть медленно накатывающиеся, ленивые волны. Каждый раз, когда весло погружалось в воду, на поверхности ее появлялось похожее на змею отражение. Все было тихо.

— Он вчера быстро заснул, наш гость, — проговорила Шира с улыбкой. — Ему хотелось говорить и говорить…

— Так всегда бывает, когда долго находишься в напряжении, — ответил Ировар. — Он понравился тебе?

В ее взгляде была какая-то неуверенность.

— Да. Он похож на моего отца?

— Не совсем. У твоего отца были волосы, как золото. Возможно, он по характеру был более легким и веселым. Но сразу видно, что они из одного рода.

— Он кажется надежным. И добрым.

— Мне тоже так кажется.

Шира опять замолчала. Красивая маленькая рука взяла снасти, из-за которых кожа стала красной, грязной и грубой.

— Мы с ним похожи. Мы защищены…

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. Мне кажется, у него есть кто-то, кто его защищает. Так же, как и у меня. Хотя я и не знаю, кто это. Дедушка, почему я не такая, как другие? Мне так бы хотелось стать такой, как все.

Ировар, слушавший ее вполуха, очнулся:

— Чушь, чепуха, — сказал он, но голос его дрожал. — Разумеется, ты такая же, как и все.

— Нет, не такая. Мои друзья женятся, выходят замуж, а я хожу одна. Я знаю, что парень и девушка могут любить друг друга гораздо сильнее — по-другому, чем я люблю моих друзей. Но я никогда не чувствовала ничего такого, да и меня никто не любил безгранично и страстно.

— Ты еще очень молода, — пробормотал Ировар, стараясь, чтобы голос его звучал убедительно. — Будь уверена, твое время еще придет.

Он надеялся, что она не обратит внимание на то, каким сдавленным голосом он это произнес. Они добрались до берега, и Ировар попытался сделать вид, что всецело поглощен вытягиванием лодки на берег. Шира спрыгнула на землю.

— Не думаю, что мое время придет, — сказала она с сомнением в голосе. Шира взяла снасти, а дед — рыбу, она пошла рядом с ним мягкой скользящей походкой, как будто ноги ее едва касались земли. — Я всегда была как бы в стороне. Когда я была маленькая, другие дети иногда боялись меня. Они… они говорили, что я нечеловек, дедушка. Лишь потому, что я никогда не ранила себя, когда мы играли, а я в играх была более отчаянной, чем другие, — только для того, чтобы показать, что и я могу пораниться.

— И, разумеется, тебе это удавалось, — пробормотал Ировар. — Никто так часто не ходил с ободранными коленками и локтями.

— Да, но никогда ничего более серьезного. — Шира вспыхнула: — Но они ошибаются. Я могу серьезно поранить себя. Как в тот раз, когда я прыгнула со скалы только для того, чтобы они считали меня своей. Когда я летела вниз, я увидела тень, которая стояла внизу и как бы поджидала меня. Но когда я упала, тень исчезла.

Ировар побледнел:

— Ты сошла с ума? Ты что, не понимаешь, что это был Шама? Ты же из рода Таран-гай, и он твой бог смерти, ты ведь знаешь это!

— Разумеется, — ответила она спокойно, потому что, как и все в Таран-гае, считала мысль о подобных существах совершенно естественной. — И это доказывает, что со мной тоже может произойти что-то плохое, как и со всеми остальными. Кстати, я видела его еще раз.

Ировар схватил ее за плечи и встряхнул:

— Когда? Когда, Шира?

— В тот раз, когда я упала за борт и чуть не утонула. Тогда над водой появилась большая серая тень. Она была похожа на огромного человека. Но потом она исчезла.

Дед закрыл глаза. Он весь дрожал. Шира с удивлением смотрела на него.

— Значит, они были правы, — прошептал он. — Значит, они были правы. Значит, я напрасно внушал себе, что это был всего лишь сон. Мне просто хотелось надеяться на это.

— Кто был прав? — спросила Шира. Другие рыбаки остановились и издалека смотрели на них, ничего не понимая. Вокруг на утреннем солнце оттаивала покрытая инеем трава, стойбище вот-вот должно было проснуться. Из яранги Ировара вышел заспанный Даниэль, недоумевая, куда делись его хозяева. Увидав их, пошел им навстречу, и Ировар кивнул ему, прежде чем ответить Шире. Он говорил как бы сам с собой.

— Они сказали, что Шама будет охотиться за тобой. А ты дразнишь его! Прыгаешь со скалы!

— Кто это «они», дедушка? Не смотри так странно! Очнись! Кто я на самом деле?

Он собрался с духом.

— Ты моя внучка, дочь моей дочери. Твой отец был из другой страны. А твоя мать, возможно, и не была самая добрая на этом свете, но она умерла в ту же ночь, когда ты родилась, и мир праху ее! И это все.

— Нет, не все. Иногда меня охватывает ужасный страх, который я не могу объяснить. Ты знаешь больше, дедушка!

Она вздохнула и пошла дальше. Даниэль, взявший у них часть тяжелых снастей, шел рядом, прислушиваясь.

Дело в том, что Ировар был довольно примитивным человеком, хотя и обладал большой смекалкой и хорошо разбирался в людях, говорил он просто, но и Даниэль понимал не все. Даниэль мысленно вынужден был переделывать то, что говорил Ировар и его земляки, в более понятные предложения — в том несколько академическом духе, которому он научился у своего отца Дана в Упсале. Все то, что эти чужестранцы позже говорят в этом повествовании, записано со слов Даниэля. Записать в точности то, что они говорили, невозможно. Это были бы лишь фрагменты предложений, а иногда их манера говорить так сильно отличалась от нашей, что читать это было бы совсем сложно. Язык их полон иносказаний. Для того, чтобы объяснить какие-то абстрактные понятия, они часто прибегали к тому, что было в природе, и, конечно, можно было бы говорить о какой-то причудливой смеси образности и коротких, бедных на слова предложений. Даниэль, так гордившийся тем, что знал этот язык, вскоре вынужден был изменить это мнение. Да и Венделю едва ли удалось выучить его хорошо, если и с Ироваром он, в основном, говорил по-русски.