Маргит Сандему - Скрытые следы

Впервые с ней произошло несчастье, когда ей было десять лет. Живя больше в мире своих фантазий, чем в реальном мире, она мало что знала о человеческих наклонностях.

Теплым весенним вечером она каталась на велосипеде. Солнце уже садилось, небо было окрашено в золотисто-серые тона. Дорога манила ее все дальше и дальше. Она знала, что в маленькой рощице теперь цветут фиалки и лютики, и ей хотелось взглянуть на них. Может быть, она найдет там и колокольчики?

Местность вокруг нее была малонаселенной. Изредка виднелись фермерские домики, окруженные яблоневыми и вишневыми деревьями. Но в основном вокруг была нетронутая природа – последние остатки прежнего великолепия.

Ее обогнал какой-то велосипедист. Она заметила это только после того, как он обернулся к ней. В глазах Карине он выглядел стариком, хотя ему не было еще и тридцати. Этот человек был ей незнаком.

Чисто внешне Карине ничего собой не представляла, ее лицо не было отмечено такой индивидуальностью, как лицо Мари. Но она рано начала развиваться, у нее уже начала округляться грудь, что было хорошо заметно под тесным свитером.

Мужчина был из тех, о ком на языке юристов можно сказать: «слабо развитые душевные качества». Он был вполне нормален, но не мог соразмерить свои желания и наклонности с принятыми в обществе нормами.

Он принялся болтать с Карине и показался ей симпатичным. Он много знал о природе и о животных, и девочка охотно слушала его. Ей очень хотелось показать ему заросшую цветами поляну. Он охотно поехал с ней, возможно, считая, что она сама нуждается в его обществе. Такие люди, как он, легко переворачивают все с ног на голову.

Поляну не было видно с дороги. Проехав немного по узкой тропинке, они положили велосипеды на траву и пошли пешком по сочной траве, среди которой цвели фиалки и золотистые лютики. Среди травы то и дело встречались кошачьи лапки, повсюду роились мошки, и теплый ветер относил их в сторону. В воздухе пахло весенней землей, травой, цветами.

– Смотри, – сказала Карине. – Божья коровка!

Маленькое насекомое ползло по ее руке.

– А здесь цветут манжетки, – сказал мужчина, садясь на траву. – Не правда ли природа фантастична?

– Да, она великолепна, – ответила Карине. Он хлопнул ладонью по земле, заросшей травой, и она села рядом с ним, по-прежнему держа на ладони божью коровку. – Но иногда мне кажется, что в природе слишком много всяких случайностей.

– Что ты имеешь виду?

– В мире так много несправедливостей, так много ненужных страданий.

– Такова жизнь, – банально заметил он. – А здесь просто чудесно! Знаешь, что я хочу?

– Что?

– Лечь на спину и проспать здесь всю ночь. Услышать на рассвете голоса птиц, увидеть сверкание росы на паутине…

– Мне бы тоже этого хотелось, – мечтательно произнесла Карине.

– Тогда давай так и сделаем. Она испуганно посмотрела на него.

– Но мне пора идти домой. Дома не знают, где я.

– Можно и не всю ночь, – усмехнулся он. – А только чуть-чуть, прямо сейчас.

При этом он, смеясь, повалился на спину и так и остался лежать среди травы. Смущенно, но весело Карине сделала то же самое.

– О, я потеряла свои лютики, – воскликнула она и принялась собирать их среди травы.

– Ничего, найдутся, нарвешь еще, – беспечно произнес он, когда она снова легла на траву, и подложил ей под голову свою руку. Карине это не понравилось, она всегда предпочитала одиночество, она не привыкла к физической близости с чужими людьми. Но он разделял ее радость общения с природой, поэтому она неохотно позволила ему это, инстинктивно пытаясь отодвинуться от него.

Но он так спокойно рассказывал ей о своих впечатлениях от встречи с дикими животными, что она немного расслабилась. Так хорошо было смотреть на облака, лежа на спине. Вокруг поляны росли березы, их только что распустившиеся листочки слегка шевелились от слабого ветерка. Все вокруг дышало миром и покоем. Казалось, в мире ничего больше нет, кроме этой поляны.

Подняв голову, мужчина повернулся к ней и провел пальцем по ее гладкой, загорелой детской щеке.

– Какие у тебя красивые глаза, – прошептал он.

– Разве? – спросила она, не зная, как реагировать на это прикосновение. Он развернулся к ней всем телом, так что его бедро коснулось ее ноги. – Думаю, мне пора домой, – дрогнувшим голосом добавила она.

– Сейчас пойдешь, – уверил он ее.

В его взгляде Карине заметила неуверенность, почти растерянность, тогда как в его улыбке сквозила самоуверенность.

– Мне действительно пора идти, – сказала она. Он поставил свой локоть по другую сторону от нее, фактически прикрыв ее своим телом.

– Божья коровка! – воскликнула Карине. – Убери руку, ты ее раздавишь!

– Плевать на божью коровку, – стиснув зубы, проговорил он.

Но Карине успела вывернуться от него, пока он стоял на коленях и приводил себя в боевую готовность, она принялась искать божью коровку, ползая на четвереньках и не понимая, какой опасности себя подвергает.

И уже в следующий момент он поймал ее сзади и рывком сорвал с нее рейтузы. Она закричала, выскользнула у него из рук и бросилась бежать. Но он снова настиг ее и прижал к своему обнаженному паху. Карине завизжала от страха, не понимая, что происходит, все это было омерзительно, гадко, ей не хотелось чувствовать его прикосновения, теперь он ей совершенно не нравился.

– Тихо, ты, проклятая девчонка, – прошипел он.

Ей удалось отскочить от него на несколько шагов, и она отчаянно просила прощения у всех фиалок за то, что придавила их к земле. Но он оказался проворнее ее, он снова настиг ее и взял в железные тиски.

– Нет! Нет! – кричала она.

Мужчина закрыл ей одной рукой рот. Его хватка немного ослабела, и ей удалось повернуться. Но этого ей делать не следовало, потому что как раз этого он от нее и хотел. Она в страхе уставилась в его дикие, безжалостные в своей решимости глаза.

– Не убивай меня, – жалобно произнесла она.

– Я и не собираюсь убивать тебя, – огрызнулся он.

В ее памяти образовался провал. То, что произошло, было для Карине такой душевной травмой, таким шоком, что память ее просто отказывалась фиксировать это. Она помнила только о том, что божья коровка куда-то пропала, что она лежала одна на цветущей поляне, вся в крови, ощущая невыносимую боль в нижней части живота. Она совершенно не помнила того, что произошло.

Поэтому дома она ничего не сказала. Она была слишком стыдлива, чтобы сказать, где у нее болит. Она помнила только, как пыталась вытереть рейтузами то, что было внизу, кровь и какую-то слизь, и она испытывала такой стыд и такую растерянность, что вернулась домой только к ночи.

В силу сопротивления ее памяти и ее неведения она так и не поняла, что с ней произошло.