Маргит Сандему - Томление

Вдруг она ощутила на своем плече его руку.

— Это я должен благодарить тебя, — горячо произнес он.

Он ушел. Но с тех пор он постоянно заходил в их комнату и разговаривал с Ирьей, когда она укладывала Кольгрима спать. Вся жизнь Ирьи сосредоточилась на этих минутах. Ей было так необходимо разговаривать с Таральдом, но она боялась показать, как много он для нее значит.

Наступил холодный 1624 год. Ирья чувствовала себя совершенно истощенной. Ей с таким трудом удавалось удерживать Кольгрима в спокойном, ровном настроении, и с другой стороны — все время прятать свою любовь к Таральду.

В тот же день, когда пришло радостное известие о том, что Сесилия приедет домой на следующее Рождество, умерла мать Ирьи. Она истощила, изнурила себя, отдала себя другим и, прежде всего, своему мужу. Ирье пришлось отправиться домой к отцу.

Лив была обеспокоена. Она, конечно же, понимала трудности крестьянина из Эйкебю, но кто будет присматривать за Кольгримом?

Она поднималась в маленькую комнату наверх с тяжелым сердцем.

Таральд встретил Ирью как раз в тот момент, когда она собиралась покидать усадьбу. Он был в отчаянии.

— Ты убьешь свою жизнь на эту огромную семью точно так же, как и твоя мать! А мы не справимся без тебя. Ведь ты единственная, кого Кольгрим хоть немного слушается.

— Но у отца больше нет помощников. У моих сестер есть свои собственные семьи, ведь я одна не замужем.

— Ну, так выходи за меня! — выпалил он.

В комнате, где они стояли, стало внезапно тихо. Казалось, оба они испугались сказанного.

Затем Ирья вновь взяла в руки свой узелок.

— Лучше мне уйти.

— Я говорю серьезно, Ирья.

— Вы не можете сделать этого. Жениться на такой, как я. Вы ведь владелец усадьбы Гростенсхольм!

Внезапная мысль поразила ее. Уж не делает ли он это для того, чтобы люди подумали, что Кольгрим — ее порождение? Нет, так Таральд поступить не мог. Во всяком случае, он не мог поступить бы так умышленно.

Он взял у нее из рук узелок и повел за собой в кабинет Дага, пустовавший в тот момент.

— Будет лучше, если мы поговорим обо всем спокойно и обстоятельно, — сказал Таральд.

Она прошла в комнату безропотно, но ей было так грустно.

Он усадил ее в кресло отца, а сам сел прямо напротив нее, так близко, что их колени почти касались друг друга. Ирья в смущении поджала под себя ноги. Она опустила голову и рассматривала пол, однако при этом со всей ясностью представляла себе, как он сейчас выглядит: ведь черты его лица постоянно были перед ее мысленным взором. У него были красивые, темные, глубоко посаженные глаза. Прямой нос, а рот выражал еще все обаяние юности, губы были четко очерченными, красивой формы, так что хотелось провести по ним пальцем. Скулы свои Таральд унаследовал от других Людей Льда, хотя Мейдены тоже имели резко очерченные скулы. Но их удлиненную форму лица Таральд не унаследовал. Своим подбородком и посадкой головы он напоминал юного греческого бога, и сложения он был атлетического.

Он был так безумно красив!

— Ирья, я заговорил с тобой об этом не случайно, — сказал он решительным тоном. — В последнее время я часто думал об этом, но все не осмеливался спросить тебя, что думаешь об этом ты.

— Не осмеливался? — сказала она быстро.

— Именно так. Послушай же, что я тебе скажу!

Она ждала продолжения и никак не могла понять, в чем дело.

— Я очень обременяю тебя, Ирья. И я просто в отчаянии от моего злосчастного сына. Я могу предложить тебе титул баронессы, обеспеченное будущее — и мою неизбежную дружбу. Ты знаешь, как я ценю тебя и радуюсь твоей преданности.

Ирья делалась все печальнее.

— Ты понимаешь, что из-за ребенка я больше никогда не женюсь. Ты видела, чем окончилась моя попытка посвататься вновь. А ты привязана к мальчику, и он… признает тебя. Ближе тебя у ребенка никого нет. Меня он, судя по всему, просто ненавидит.

— Это не так, — быстро сказала Ирья. Таральд горько усмехнулся.

— Разве Кольгрим хоть раз обрадовался, когда я входил к нему в комнату? У него просто искажается лицо, когда я хочу показать ему, как я рад видеть его.

— Ему это не нравится, — пробормотала она.

— Верно, и поэтому я не осмеливаюсь ни на ком жениться, кроме как на тебе. Кто из женщин захочет иметь такого пасынка? И даже рисковать своей жизнью?

Ирья почувствовала себя униженной. Таральд сидел, рассматривая свои руки.

— Я не могу предложить тебе свою любовь. Все свои чувства я отдал Сунниве. У тебя, конечно же, будет своя отдельная комната, и я никогда не побеспокою тебя.

О, наивная слепота!

— А если ты однажды встретить женщину, которую ты полюбишь… И которая полюбит и тебя, и твоего ребенка?

— Этого никогда не произойдет, — поспешил он прервать ее. — И это мне говоришь ты, Ирья! Мы ведь, несмотря ни на что, друзья детства, и я сватаюсь к тебе. Разве ты не понимаешь?

— Да, конечно, — вздохнула она. — И я должна поблагодарить тебя. Но ты не можешь знать наверняка, встретишь ли ты в своей жизни новую женщину, Таральд. Давай допустим, что ты встретишь ее. И что тогда будет со мной?

Если бы Таральд был повнимательнее, то он уловил бы интонацию Ирьи. Но он не слышал.

— Ну, тогда ты, конечно, получишь свободу распоряжаться собой, — ответил он.

«Спасибо», — подумала Ирья с болью в сердце. Она долгое время сидела молча.

— Так что же? — спросил наконец он.

— Я думаю, ты ошибаешься, когда говоришь с таким презрением о своем ребенке. Он — ваше с Суннивой дитя.

— Пожалуй, ты права, — подумав, согласился он.

— И потом, мне кажется, что ты не должен поступать опрометчиво, Таральд. (Он снова не замечает, как дрожит ее голос? ) Тебе нужно найти новую женщину, и она родит тебе много детей.

— Мне очень хотелось бы иметь еще ребенка, как ты понимаешь. Но ты ведь знаешь, что ни одна женщина не захочет получить меня в мужья с Кольгримом в придачу. И я себе представить не могу, чтобы я снова полюбил или чтобы я встретил женщину красивее Суннивы. Нет, наша с ней любовь спалила меня дотла, и сердце мое превратилось в пепелище!

Ирья молчала. Что ей было ответить? Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Будто внутри ее — целое море усталости и пустоты.

«Отец рассчитывает на меня, — подумала она. — Я не могу подвести его».

Но вместе с тем она понимала, что отец, братья и сестры могут справиться сами. А здесь, в Гростенсхольме, с ребенком будет сладить посложнее…

— Может быть, ты…

Она сразу не поняла. И переспросила его:

— Что ты хочешь сказать?

— Нет, я и просить тебя об этом не могу.

— Что ты, говори же.

— Может, ты родишь мне ребенка.

До сих пор Ирья сидела молча, но теперь она, задохнувшись, вскочила с кресла, подхватила свой узелок и бросилась вон из комнаты. Она выбежала из ворот усадьбы и направилась по дороге, ведущий в Эйкебю.