Маргит Сандему - Ужасный день

— Откуда тебе это известно?

— Я видел его, — ответил Марко. — Кстати, говорить шепотом теперь не обязательно. Яна и Натаниеля здесь нет, они нас не слышат.

— Они теперь в Ливерпуле? — изумленно спросил Габриэл. Он с удивлением смотрел на своих друзей, они больше не держались за руки, но Марко пояснил, что это не имеет значения.

— Да, они теперь в Ливерпуле, — ответил Марко.

— Подожди-ка, — горячо произнесла Тува. — Я всегда думала, что только у Людей Льда есть личные помощники!

— Отчасти это так. Помощники Людей Льда наделены особой силой и по-своему уникальны. Но у простого, обычного человека тоже есть тот, кто стоит на его стороне. Не у каждого человека, конечно, но у многих.

— Откуда же они берутся? Это умершие родственники? Так же, как у нас?

— Бывает, что так. Но обычно — это духи.

— Духи — понятие слишком расплывчатое.

— Да, ты права. Но все объясняется странствиями душ. Ведь тебе, Тува, хорошо известно, что человек проживает множество жизней.

— В самом деле! В этом я совершенно уверена.

— Ну так вот, все новые и новые рождения — это уже зрелые души. Бывает и так, что поводырем человека становится его предок. Человечество в целом имеет не так уж много различных предков. Ведь несколько веков назад на земле жило гораздо меньше людей, чем сейчас. Так что большинство из них происходит от одних и тех же прародителей.

— Понятно, — сказал Габриэл. — Я ехал сюда на автомобиле вместе с женщиной, которую звали Маргит Сандему. Так вот она рассказывала мне, что целых сто раз натыкалась в своей родословной на Харальда Прекрасноволосого.

— В этом нет ничего удивительного, — усмехнулась Бенедикта. — Существует множество людей, которые ведут свое происхождение от Харальда Прекрасноволосого. У него было двадцать шесть законных детей и еще восемьдесят один побочный потомок. Не говоря уже о тех, кого он просто не считал.

Марко загадочно улыбнулся.

— Я думаю, что у нас есть колоссальные привилегии, — столь же загадочно произнесла Тува.

— Наверняка есть.

— Нет, я имею в виду то, что мы знаем о своих предках не из книг… И теперь я понимаю, что мало считать самого себя самостоятельной единицей. Чтобы иметь о себе полное представление, нужно проследить историю своего рода. Мы являемся звеньями в длинной цепи развития, и только теперь я смогла осознать, что я составляю единое целое с Халькатлой, Суль, Таргенором… И это делает меня удивительно сильной — и целостной!

— Да, — ответил Марко. — Человеческие заблуждения часто проистекают оттого, что человек не знает своих корней, не имеет представления о всем цикле развития. Да, мы и в самом деле привилегированные.

Габриэл продолжал:

— Та, что ехала со мной в машине, имеет удивительную родословную, имевшую свое начало еще за 350 лет до пришествия Христа.

— Что-то не верится, — скептически произнесла Тува.

— Но это так, стоит только заглянуть в королевские летописи. В ее родословной было восемьсот королей, двенадцать императоров и множество весьма сомнительных богов. Но она сказала, что нисколько не кичится своей родословной, ведь ее заслуги нет в том, что среди ее предков было столько знаменитостей. Кстати, ее родословная состоит почти исключительно из власть имущих. И следствием этого является то, что она никогда не могла подчиняться какому-либо приказу. Помимо правителей среди ее предков были полководцы, фельдмаршалы и прочие военачальники. Не говоря уже об убийцах и преступниках, вроде Атиллы, Ингьяльда Илльроде и византийской императрицы, убивавшей своих мужей после того, как она пресыщалась ими или считала их непригодными в качестве императоров. Она вспоминает о своих знаменитых предках лишь тогда, когда кто-нибудь, так сказать, вытирает об нее ноги. И тогда она имеет обыкновение…

— Так ты говоришь о той византийской императрице?

— Нет, о той, что ехала со мной в машине! Ну так вот, в таких случаях она имеет обыкновение утешать себя мыслью: «Во всяком случае, ни у кого нет такой родословной, как у меня». Но мне кажется, что она ошибается. Предками можно гордиться и кичиться!

— Мы так и делаем, — заметила Тува. — Но вовсе не обязательно, чтобы другие так же превозносили своих предков, как это делаем мы.

— Это верно. Они замолчали.

Тува сидела и думала о том, что ей не мешало бы вымыть волосы, потому что они стали жирными и тусклыми, а ей хочется выглядеть привлекательной в глазах Яна. Но об этом светском тщеславии приходилось теперь забыть. Габриэл осторожно пошевелил пальцами в резиновых сапогах. Ноги у него замерзли, раны ныли. Марко снова занялся теми двумя, что находились в состоянии транса, и Бенедикта задумчиво смотрела на него.

С ледника тихо капала вода. Одежда становилась влажной.

«Это хорошо, что у каждого человека есть помощник, — думал Габриэл. — Так увереннее чувствуешь себя. Я что-то не очень верю в единого Бога, который заботится о миллиардах людей сразу. Не говоря уже о животных, которых гораздо больше. А кстати, есть ли помощники у животных? Да, я уверен в этом. Богу Отцу было гораздо легче, когда ему приходилось заботиться о маленькой кучке людей, вести их в Ханаан, расселять их по всей земле. Как может он уследить за тем, чтобы какая-то старуха в Чили не попала за решетку, чтобы президент Франции вовремя явился на встречу, чтобы какой-то ребенок в Швеции не расплакался?

Куда лучше, чтобы у каждого была своя нянька… Нет, я имею в виду, помощник. С ним можно установить более доверительные отношения. Хорошо сознавать, что кто-то всегда рядом с тобой. Какая-то «зрелая душа».

Подумать только, что когда-нибудь я сам стану чьим-то помощником! Ведь я из рода Людей Льда, а это уже кое-что!»

Он напряг зрение, желая увидеть помощника Яна, но у него ничего не получилось.

Взгляд Габриэла скользнул к Руне.

Руне не произнес за все это время ни слова. Его коричневые глаза потемнели от скорби.

«Какой унылый город», — подумал о Ливерпуле Натаниель. Это было не совсем справедливо, поскольку он попал в один из самых неблагоустроенных районов.

Ян стоял, не шевелясь. «Как странно снова очутиться здесь…», — думал он. Короткая железнодорожная ветка, по которой поезда ходили только до фабрики. Множество фабричных труб, над которыми поднимается кислотный дым. Серость. Уродливые стереотипные дома…

Он пытался отыскать в своей душе что-то вроде местного патриотизма, но безуспешно.

«Я больше не чувствую себя здесь дома. Я приобщился к содружеству Людей Льда, мне куда лучше в Норвегии, на родине моей матери. И не случайно она так тосковала об этой стране!

Моя бедная, изнуренная жизнью мама, о которой я не слишком-то много думал! Ей так и не удалось туда уехать. Только на закате ее дней я стал заботиться о ней так, как мне следовало это делать. Она рассказывала мне о своих снах о Норвегии, об озере Саннес, которое она так больше и не увидела…»