Маргит Сандему - Заколдованная луна

Она энергично помахала головой. Она не хотела слышать ни о чем подобном.

– В песне говорится, … что ты узнал, что твой отец на самом деле был тебе не отец. Линде-Лу серьезно кивнул.

– Я тоже узнала это о своем отце, – сказала она. – Совсем недавно.

– Правда? – Улыбка его была теплой и понимающей, похоже, он приблизился к ней на пару миллиметров? Хотя нет, чисто символически.

Наконец-то он перестал говорить односложными словами.

– Но в балладе ошибка. Тот, кто написал ее, не знает правды. Я всю жизнь знал, что я… незаконный, как они это называют.

– Это плохое слово! Но можно мне спросить?

– Разумеется!

– Тебя и правда зовут Линде-Лу?

– Да. То есть нет, не совсем. Мои младшие брат и сестра, мои единоутробные брат и сестра носили фамилию Карлсен. Но моя мать родила меня еще до того, как вышла замуж.

– И моя тоже. Да, почти до этого.

Он снова улыбнулся.

– То есть ты была зачата до того, ты это имела в виду?

– Да, – ответила она, немного смутившись. – Но ты продолжай!

Она чувствовала, до чего же близко друг к другу они стоят, а воздух вокруг них был наполнен тишиной. Чайка теперь кружила рядом с ними.

Он произнес задумчиво, как будто был рад наконец рассказать об этом. И именно ей.

– Все всё это время знали, кто был мой настоящий отец. А мать назвала меня Луи в честь отца, своего отца или что-то в этом роде.

– Ой! – сказала Криста. – То есть ты считаешь, что фамилия твоего настоящего отца была Линд?

– Да. Но для большинства людей было немного трудно произнести Луи, так что они укоротили имя.

Криста секунду сидела молча. Его звали не Линде-Лу. Его звали Луи Линд!

– Предполагалось, что это должно быть прозвище, – тихо проговорил он. – Чтобы показать, что я рожден вне брака. Но я научился не помнить о насмешке.

Криста кивнула с немного отсутствующим видом.

– Фамилия моей матери тоже была Линд, – сказала она тихо. – Но ведь это же довольно распространенная фамилия.

– Конечно! Значит, у нас есть еще что-то общее. Имя. А, может быть, и еще что-нибудь?

– Да, мне кажется, – ответила она, сейчас задумчиво и серьезно. – Склад характера. Одиночество.

– Неужели ты одинока?

– Это можно сказать обо всех в большей или меньшей степени. Мне кажется, что твое и мое одиночество достаточно велико. С самого детства мы чувствуем себя немного чужими в этом мире. Не так ли?

– Да, совершенно верно.

Он казался таким счастливым, разговаривая с ней, что она почувствовала прилив вдохновения.

– И я могу ощутить твое одиночество, как нечто осязаемое. Оно… бесконечно!

– Ты совершенно права, Криста. Он произнес «Криста», и на душе у нее стало тепло и радостно.

– А знакомо ли тебе чувство какой-то неприкаянности? – спросила она.

– Тоски? Чего-то, что ты не можешь определить, не понимаешь?

– Именно! Но сейчас я ощущаю это не так сильно.

– И я тоже.

Они помолчали. Потом она немного боязливо спросила:

– Линде-Лу, ты не должен думать, что я…

– Я и не думаю. Я просто рад, что ты пришла. Очень рад. Мы друзья, правда?

– Да, я тоже чувствую это. Ты единственный, с кем я могу поговорить здесь в приходе. Я знаю, что ты понимаешь меня!

– Прекрасно, – прошептал он.

– Но послушай… Можно еще спросить?

– Ты можешь спрашивать меня обо всем, что хочешь.

Он поднял с земли два камешка и перекатывал их в ладонях.

– Эта баллада… А он не был наказан, тот, кто сделал это? С твоими младшими братом и сестрой?

– Нет, он исчез.

Исчез? Она что-то слышала о том, что какой-то человек исчез. Кто же это был? Она услышала об этом вскоре после того, как они с Франком переехали сюда.

Нет, она не могла вспомнить имя.

Теперь она очень осторожно спросила:

– Но это правда, что… малыши похоронены в лесу? Неужели их никто не перезахоронил? На кладбище?

– Нет. Я был тогда в таком… отчаянии и настолько потрясен, что не хотел говорить, где они лежат. А потом никто и не спрашивал.

Криста опустила голову.

– Им, должно быть, страшно одиноко.

– Хочешь посмотреть, где их могилы? Я их еще никому не показывал. Она подняла глаза.

– Да, конечно! Спасибо! Но, Линде-Лу, я взяла с собой слишком много еды, думала, что проезжу на велосипеде целый день. (Ложь, шитая белыми нитками.) Будь добр, забери эту еду себе, чтобы мне не тащить ее назад.

Чуть помедлив, он взял сверток с едой, который она протянула ему и отнес его в дом.

Пока его не было, она посмотрела на чайку.

– Вижу, что ты присматриваешь за мной. Но знай: здесь я в безопасности.

Линде-Лу снова вышел из дома и показал ей дорогу, ведущую к лесу. Она легко шла за ним и смотрела на его узкие бедра и широкие плечи. А шагает он, как лесоруб. Совершенно неотразимо! Может быть, бедра у него чересчур тощие, руки – слишком жилистые, а шея – жалкая и тонкая. Одежда поношенная, порванная в нескольких местах, шерстяной свитер надет поверх когда-то белой рубашки, сермяжные брюки заправлены в старые сапоги.

Криста вдруг мгновенно убедилась в том, что она женщина, это было новое ощущение. Когда Петрус Нюгорд пытался изнасиловать ее, она была холодна, как лед. Робкие ухаживания Абеля заставляли ее чувствовать себя ребенком.

Но сейчас все было по-другому! И ее немного напугала собственная реакция. Он ни за что на свете не должен был ни о чем догадаться!

Они молча шли по узкой, едва заметной тропинке. Конечно, он хорошо знал дорогу. Криста время от времени наклонялась и собирала анемоны.

Какое удивительное настроение, думала она. Мы вне мира, вне всего. В колдовском лесу, далеко, далеко от остальных людей.

Только мы: Линде-Лу и я…

От земли шел сильный запах просыпающейся весенней почвы, ростков, которые скоро пробьются к жизни. Лес вокруг был тих. Только два звука, были здесь, и нигде больше. Приглушенный шорох падающих веток, тихое шуршание невидимых зверей, какая-то птица попыталась запеть – немного нервно, но путники вспугнули ее в ее владениях.

Лес стал светлее, его сменило пастбище.

Линде-Лу остановился. Покрытая травой ложбинка, на ней небольшой холмик. Высокий можжевельник и белые березки вокруг. А за ним вновь продолжался темный лес.

– Красивое место ты выбрал, – тихо сказала она.

Куча старых веток и мелкого валежника рядом говорила о том, что он бережно ухаживает за этим клочком земли. Два небольших холмика, покрытых травой, указывали на могилы. Никаких крестов.

Она разделила цветы на два букета и положила их на могилы.

– Я могу найти лютики и посадить их здесь, – тихо предложила она. – Или фиалки, или какие-нибудь другие цветы. Может, ты хочешь, чтобы я позаботилась о похоронах? Чтобы их перезахоронили?

– Не знаю, – сказал он. – Может быть. Но не теперь.

Казалось, он хотел оставить своих младших брата и сестру около себя. Своих единственных родственников.