Лис Арден - Алмаз темной крови. Книга 1

Как только Мазруван сказал об этом, Гай и Хэлдар одновременно подняли лица и посмотрели на жреца, постаравшись придать взглядам бессмысленное и рассеянное выражение.

— Проклятие не лишило их зрения, но столь сильно ослабило его, что, когда мы шли в сей храм, брат мой в поисках опоры ухватился за мокрый ствол манцинелы, приняв ее за побег нутана, — с этими словами нильгаец шагнул к Хэлдару и заставил его показать жрецу пораженную древесным ядом руку. Жрец сочувственно покачал головой и спросил уже гораздо более дружелюбным тоном:

— Воистину, и добродетель не всегда защищает от бед. Чего же вы ищете здесь?

Ему ответил Гай:

— Правды и исцеления. Наши боги не услышали наших стенаний, они отвратили свои лица, стыдясь, что не могут помочь нам в час горя. Мы слышали — Калима велик и милосерден. Если сила его вернет здоровье мне и моему сыну, то клянусь жизнью Великого Леса, я отдам ему веру свою и любовь, и стану самым верным его почитателем.

Жрец улыбнулся и ответил:

— Возрадуйся, о нелюбимый сын вероломных богов, ибо Калима дарует исцеление чтящим его. А пока пройдите в хижину Синих Лиан, отдохните с дороги. Завтра утром храм Калима примет вас.

Путники низко поклонились и Марзуван мало что не за руку повел эльфов, изображавших подслеповатость, к длинной хижине, усыпанной синими цветами.

Паломники, пришедшие почтить Калима, и после захода солнца не спешили разойтись по хижинам и улечься спать. Они собрались вокруг костра возле одного из растущих домов, дабы поделиться своими бедами и надеждами, и просто поболтать. Приняв от жреца вечернюю трапезу, Мазруван разделил ее со своими мнимыми родственниками, после чего отвел их одного за другим к костру, усадил, представил собравшимся, повторив расказанную утром жалостную историю, и приготовился слушать очередного рассказчика. Им оказался тощий, вертлявый старик в расшитой мелкими речными ракушками набедренной повязке, с удивительными для нильгайца ярко-синими глазами; отхлебнув из бокала, сделанного из скорлупы волосатого ореха, перебродившего ягодного сока, он продолжил свой рассказ.

— Прямо сказать — замучилась с ним сваха. Уж она и так, и эдак ему объясняла, под конец совсем из сил выбилась, и говорит: «Ты, милый, главное постарайся будущему тестю понравиться, сможешь это — и остальное приложится.» А наш дурак и спрашивает: «Да как же я ему понравлюсь?» А сваха ему: «Да проще ямса печеного! Будет старик хвалить чего — и ты хвали, станет ругать — и тут не отставай. Задумает делать чего — помоги, не сиди сложа руки. Понял?» «Понял,» — отвечает дурень, с тем и уходит. Ну, приходит он назавтра в дом к невесте, там его только и ждали. Завел старик беседу. Говорит: «Есть все же и в днях старости свои отрада…» «Востину так,» — кивает ему парень, — «Я сам давно в этом убедился.» Сели за стол. Как старик какое кушанье похвалит, так парень на него набросится, сожрет все как свинья, которую неделю не кормили. Все стариковы любимые приправы слопал без остатка, ни крошки будущему тестю не оставил. Старик-то, видя такое, жену упрекнул: что, мол, как мало еды приготовила. А жених, услышав это, как набросится на бедную старуху, изругал ее последними словами — ты и лентяйка, и лежебока, и дармоедка… и пошел, и пошел!.. После трапезы пошли они в сад, решил старик показать будущему зятю, как он деревца подстригает. Только пару веток отрезал, парень ему и говорит: «Позвольте помочь вам, отец». Старик покивал да к другому деревцу отошел. Жених снова к нему: позвольте, мол, помочь. Старик опять отошел, парень снова за ним. Ну, тут уж тесть испугался — не рехнулся ли зятек богоданный, и решил в доме спрятаться, и, как был, с ножом да в фартуке, побежал из сада. Оглянулся — а за ним наш дурак скачет, ножом размахивает, поспешает. Бедный старик в дом влетел, дверь закрыть не успел, на старуху наткнулся да нечаянно толкнул ее, а в тут и зять вваливается. Да как наподдаст будущей теще ногой! Метались они по дому, метались — старики от страха чуть не померли, парень бегать за ними устал — как вспомнил старик, что в чулане дверь запирается, да и спрятался там со старухой. Принялись они тут на помощь звать, а дурак им и в этом помогает, орет, что есть мочи, знай надсаживается! Прибежали мы тут всей деревней и никак не поймем: кто кого убил? Послушали их, послушали, да и разошлись. Уж коли вся семья рехнулась, то посторонним тут делать нечего.

— А что, мальчик, неплохой способ ответеться от предписанной женитьбы, — глаза Гая блестели в свете костра, он как-то странно улыбался, и Хэлдар никак не мог понять, шутит он или говорит серьезно.

Когда слушатели отсмеялись, Мазруван завел разговор о храме: чудо, мол, нерукотворное, красоты неописуемой, только вот не охраняют его — а вдруг кто навредить решит? или, чего пуще, ограбить?

— Ты ведь первый раз здесь, мальчик? — щурясь от яркого света, спросил один из паломников.

— Конечно, в первый, — ответил за него вышедший из черного провала ночи в круг света жрец. — иначе не болтал бы такую ерунду. Не бойся, мальчик. Пусть боятся враги пышноцветного Калима, да приблизится день его возвращения!

— Но… — Мазруван явно хотел сказать что-то, но робел.

— Ну-ну, спрашивай. Лучше задать сто глупых вопросов, нежели проглотить один умный, могущий рассеять тьму невежества.

— Простите мою глупую дерзость, но ведь храм Калима — это чудесное, непостижимое, но все-таки растение? А если так, то он и беззащитен, как растение. Что может великолепный нутан против моего мачете? Или пальма против прожорливой тли?

— Ты не прав, брат, — опережая ответ жреца, в разговор вмешался Хэлдар и протянул Мазрувану свою ладонь, обожженую соком манцинелы, все еще воспаленную, с обрывками слезающей кожи.

— Вот видишь, — жрец был явно доволен таким поворотом разговора, — твой незрячий брат оказался прозорливее тебя. Если уж обычная манцинела может укусить, то и храм может постоять за себя.

То ли жрецу не спалось, то ли захотелось еще сильнее поразить воображение сомневающихся, но он уселся на прямо на подстилку рядом с паломниками и начал рассказывать. О дивном, божественном великолепии храма; о лианах, меняющих цвет в зависимости от сезона и от характера богослужения; о чудо-танцовщицах, обученных в Шаммахе и способных любую историю рассказать танцем; а также об орхидеях-людоедах, охраняющих святыни храма, о ползучих лианах, способных неслышно приблизиться к незванному гостю, обвить его сотней цепких удавок и так продержать до прихода жрецов или сразу же задушить — смотря какое у них будет настроение, о бесчисленных статуях, которые тоже обладали подобием сознательной жизни и могли весьма ощутимо выразить свою антипатию к преступнику… Слушатели сидели, разинув рот и благоговея…