Симона Вилар - Ведьма

— Твоего же отродья, — странным сухим голосом сказала Ольга. — Ладно, так и быть, подсоблю. Оставлю девочку при себе. Не выкидывать же волкам на поживу. Вот пусть и растет подле меня. А надумаешь забрать…

— Не надумаю, — сразу же отозвался Свенельд, даже руку к груди прижал. — Что мне до нее, до Малуши этой? Что мне до всех Малфрид и прочих? Не о них думы мои.

Но княгиня уже не слушала его. Пошла, не оборачиваясь, к терему.

Тропинка вилась среди темных елей, под которыми даже в этот летний день в начале серпня [65]было полутемно. Юный волхв Малк шел между огромными, покрытыми лишайниками стволами, вглядывался в зеленоватый сумрак и шептал охранительные заговоры. Стежка за ним исчезала будто сама собой. Но Малк, и не оглядываясь, знал об этом. Он не впервые ходил по чаще Дикого Леса, а вот свыкнуться с этими местами никак не мог. Все время чувствовал вокруг себя присутствие обитателей Дикого Леса, улавливал их мысли, даже не мысли, а ощущения: раздражение, гнев и желание сожрать. Причем последнее было не зовом голода, а скорее привычкой.

Малку хотелось поскорее выйти к ручью, за которым начинались дивные края, называемые волхвами Навьиной Рощей, — чародейский лес, отличный от яви, таинственное и непонятное место, рубеж которого прятался в древлянской чаще и куда далеко не всякому был открыт доступ. Когда наконец деревья расступились и Малк, произнеся положенное заклинание, увидел заветную границу, он невольно возблагодарил богов. Теперь можно было переправляться, однако Малк не спешил. Отложил в сторону суму, где лежали обереги-хранители: ветка, на которой куковала кукушка, листья полыни, заостренный осиновый кол, связка чеснока и серебряная монета — в общем, все, что не допускает к смертному лесную нечисть.

После заклятия вблизи Навьиной Рощи было уже безопасно. Малк опустился на траву и невольно восхитился тем, что видел перед собой. Навьина Роща за ручьем словно светилась. И не потому, что там не было столь густой чащи и свет солнца беспрепятственно заливал все вокруг. Казалось, что сияние возникает само по себе, отсвечивает от легких березовых стволов, мерцает на трепещущих на ветру листьях лип, льется легким светом с ярких цветов и ажурных порослей папоротников. Красота, ясность, радость… Малк невольно пожалел, что обычные смертные не могут видеть эту красоту. Они вообще не заметили бы этого места, даже если бы кому-то и удалось пробраться в этакую глухомань. Может, только сам ручей разглядели бы. Ибо Навьина Роща и была… и словно ее не было. Малк сам это плохо понимал. Просто Никлот как-то пояснил, что здесь начинаются врата в иной мир. Этот мир вроде бы и рядом, вот он, но на самом деле его нет. Нет для обычного существа, а вот волхвы, зная заговор, могут туда пройти. Малк это не очень понимал, хотя Никлот объяснял что-то о существовавших рядом разных мирах. Дескать, если мы положим пару-тройку небольших лукошек в большое и поглядим со стороны — будет видно лишь первое, более крупное лукошко. Другие же заметишь, только если будешь знать, что они внутри. Малк тогда завалил Никлота вопросами: дескать, а если просто повнимательнее присмотреться к лукошкам-то да еще и рукой на ощупь попробовать? Однако мудрый волхв больше не стал утруждать себя пояснениями, сказав, что Малк однажды сам все поймет. Правда, пока у юноши это не слишком хорошо получалось. Просто принял все как данность.

Окружающий Навьину Рощу ручей был странно медлительным, но чистым и сверкающим. Его берега, как кружевом, были обрамлены ажурными водными растениями. Над ними грациозно кружились голубые стрекозы, слышался стрекот каких-то насекомых, рассевшихся на длинных, опускающихся в поток травах. Хорошо было передохнуть у такого ручья, где нет этого вводящего в дрожь ощущения, будто за тобой следят, пялятся в спину и выжидают удобного момента, чтобы напасть.

Молодой волхв наклонился к ручью и, зачерпнув воды, испил из сложенных ковшиком ладоней. Вкус воды был непередаваемым — с легким сладковатым ароматом. Малк почувствовал, как его наполняет непонятная радость. В глубине души он знал: это от предстоящей встречи с Малфридой. Однако заставил себя думать, что просто воздух здесь такой особый, что даже вода пьянит. А Малфрида… Он просто давно не видел ее и, можно сказать, соскучился. Хотя чего бы… Он волхв, а не обычный юноша, которого окрыляет встреча с пригожей девицей. Да и непохоже, чтобы его послали за ученицей просто так. Видимо, пришло ее время.

Малк вспомнил, какой была Малфрида, когда они только познакомились. Она всего дичилась, больше отмалчивалась да сторонилась. Потом стала привыкать, но все-таки смотрела недоверчиво, пугалась по любому поводу. Оно и понятно: легко ли бабе жить среди кудесников да волхвов, вне обычного уклада жизни, да еще знать, что пути назад нет. Однако пока Малфрида ждала ребенка, ее особенно не трогали. Это уже потом… Когда она разродилась, когда волхвы стерли ее память, когда стали готовить ее к тому, что надлежало, только тогда Малфрида стала той, какой ей положено было стать, если бы волхвы изначально разглядели ее ведьмовскую силу. Малк понимал, каково ей пришлось поначалу. И хотя он сам с малых лет рос у кудесников, но еще не забыл, как тяжело было вначале.

Однако и с новой Малфридой он сошелся легко. Даже удивительно, насколько легко, если учесть то, что обычно он непросто сходился с людьми. С девушкой же ведьмой они даже подружились. Волхвы иногда хмыкали, замечая, как часто юный Малк навещает свою подопечную. Но разве не Никлот с Маланичем велели ему быть подле чародейки, а потом доносить о ее помыслах: не пробивается ли в ней прежняя память, не тоскует ли она о людях, не появляются ли у нее случайные догадки о том, откуда у нее негаданная способность к чародейству. Нет, Малфрида была чиста, как дитя. И Малк даже волновался, как такая светлая и открытая душа отнесется к тому, что ее готовят, по сути, убивать. Зря волновался. Малфрида впитывала все с жадностью, а науку постигала так, что он только дивился. Это уже потом Никлот велел услать ее в Навьину Рощу, чтобы чародейка, пожив среди нежити и духов, окончательно рассталась с мыслью о том, что она человек. И теперь Малк не знал, какую Малфриду он встретит.

Хотя и сам Малк — был ли он человеком? Среди людей ему было плохо. Последний раз он ощутил это, когда относил в Киев малютку Малушу. Киев его тогда просто подавил. Все эти звуки: стук молотов, крики людей, рев и мычание животных, кашель, сморкание, ругань — словно обрушились на его привыкшую к тишине голову. А еще сдавило от навалившихся мыслей толпы. Малк будто оказался среди грохота многочисленных обрывочных мыслей людей: их недовольства, сомнений, рассуждений, обид, радости, гнева… Насилу сумел отгородиться. Хотя мысли варяга Свенельда он прочитал хорошо: несвязные, путаные от неожиданности и гнева. Малку было горько отдавать недоброму варягу маленькую Малушу, к которой он уже успел привязаться. Однако отдать отцу ребенка ему велели волхвы. Они не смели избавиться от дочери чародейки, не смели погубить или просто бросить ребенка на произвол судьбы. Погубить близкое по крови колдунье существо означало убить и частицу ее самой, лишить силы, а то и того хуже: подсознательно настроить ведьму против самих волхвов. Ибо ведьма живет не рассуждениями, а чувствами. Могла и Малфрида, даже ничего не ведая о судьбе дочери, затаить обиду на кудесников. И хотя ей так и не дали взглянуть на дитя да еще и заставили забыть о ребенке, все равно дитя было связано с матерью кровью и его надо было бережно схоронить, достойно устроить, да так, чтобы судьбы матери и дочери никогда не пересеклись — иначе данная Малфриде новая судьба могла потечь вспять. А хуже этого для кудесников, подчинивших себе ведьму, ничего не было.