Людмила Горбенко - Джинн из подземки

– Хаспер нюхач? – обреченно спросил он.

– Слабенький,– вздохнул настоятель.– По-хорошему способен работать в полноздри, не более. Удостоился клейма в возрасте двадцати с гаком – поздно для нюхача. Но как постановщик диагноза вполне пригоден. О! Слышишь? Никак наша повозка?

Окончательно добитый новостями, Нилс забрался на лавку и выглянул в узкое окошко, прорезанное почти под потолком. Действительно, у ворот тормозило приютское средство передвижения, узнаваемое не только по своеобразному внешнему виду, но и по звуку. Каждое колесо колымаги скрипело на особый лад, вместе же они составляли вполне приличный квартет, на малой скорости исполняющий нечто вроде похоронного поминания, а на большой – развеселую полечку-каперочку.

– Брат Хаспер прибыл,– угрюмо доложил Нилс.– Поклажи нет, значит, все распродал.

– Зови его! – обрадовался настоятель.– Прямо от ворот веди сюда! О нашем деле при стороже ни слова – просто скажешь Хасперу, что я приказал. Ситуация усложнилась, но я все же надеюсь, что с поисками Михаила приют справится своими силами, без привлечения помощи со стороны.

Вызванный Нилсом брат Хаспер послушно явился в келью Михаила. Зыркнув на настоятеля и прочтя в его глазах разрешение не таиться от Нилса, он внимательно осмотрел одеревеневшую стену и опустил голову, признавая свой недогляд.

– Чего уж теперь,– вздохнул старик.– Ищи. Лучше поздно, чем никогда.

– А ну, подай ту веревку,– неприветливо велел Хаспер Нилсу.

Протянув брату обрывок шнура, которым был подвязан подрясник Михаила, сушившийся в углу, Нилс еле успел отдернуть руку – костлявые пальцы вцепились в пеньковое плетение с такой поспешностью, что оцарапали ему кожу. Обнюхав веревку, Хаспер коротко, разочарованно взвыл и содрал подрясник целиком. Погрузившись в еще влажную ткань лицом, он замер. До слуха Нилса донеслись слабые свистящие шмыганья, как у принюхивающегося пса.

Видно, одежда Михаила пахла как-то особенно. Упав на колени, Хаспер задрал рясу, опустил нос и пополз по полу, не переставая втягивать воздух. Упершись в ноги сжавшегося в комок Нилса, обогнул его словно неодушевленный пень и уже у двери встал, отряхивая одежду, как ни в чем не бывало.

– Михаил жив,– уверенно заявил он.– И не ушел чересчур далеко, его следы еще сохраняют связь со ступнями, но запах уже слабеет; он выходит из припадочного состояния, возвращаясь к примитивной человеческой сущности. Простите, что не разнюхал в нем владеющего силой ранее. Заболевание Михаила столь редкого свойства, что способности словесника просыпаются лишь эпизодически, в моменты потрясений.

– Ты все это узнал по запаху? – не удержался Нилс, впервые ставший свидетелем работы нюхача.

– А как же иначе? – сверкнул глазами Хаспер, оскаливаясь и явно радуясь возможности похвастаться не таясь.– Слышал выражение «деньги не пахнут»? Врут, брат мой! Пахнут, да еще как! И страх пахнет, и любовь, и ложь, и предательство! А пуще всего пахнет магия. Даже трехдневный след источает сладковатую горечь, оседая во рту на нёбе… Знаешь, почему от полыняка шарахаются волки? Силы боятся. Поэтому же полыняк обожают ослабевшие до полной пустоты владеющие силой. Своим запахом он напоминает им об утерянном могуществе. Стимулятор.

– М-да,– вздохнул настоятель.– Выходит, не будь Михаил душевнобольным, мы бы распознали в нем коллегу сразу, а так… Иди к себе, Нилс. Поспи перед завтрашними поисками. Столкнешься в городе с Михаилом, все бросай и тащи недоумка в приют, как бы он ни сопротивлялся.

– Я? – вздрогнул Нилс.– А если он меня…

Хаспер, не удержавшись, рассмеялся, демонстрируя неприятно бледные десны. Нилс с неприязнью покосился на миниатюрное клеймо, выглядывающее из-под неопрятных волос на лбу нюхача.

– Вряд ли Михаил помнит что-то еще, кроме превращающего в дерево заклинания,– пожал плечами настоятель, равнодушно изучая потолок.– Чего застыл? Хочешь о чем-то спросить? Так спрашивай.

Нилс набрал полную грудь воздуха и решился:

– Святой отец, вы член мафиозной восьмерки?

– Я ее глава,– просто ответил приор без всякого позерства.

Это была не та простота, что хуже воровства. Это была та простота, что хуже убийства. Под бременем нового знания Нилс зашатался, а настоятель дружелюбно подхватил его под руку и пояснил:

– Если уж Господь дал способности, то грех ими не пользоваться. Ты не думай, мы не за всякую работу беремся. Опять же десятину на приют отсчитываем – это святое. Ребятишки талантливые, один к одному, донор и боец так вообще лучшие в Каперии. В некоторых вопросах наша группа даст фору даже столичному городскому магу. Хаспер вот только слабое звено.

– Я стараюсь! – оскорбился нюхач.– Хотите докажу?

Хаспер еще не успел развернуться, а Нилс уже почувствовал: доказывать будет за его счет. И не ошибся.

– Вчера после нашего разговора я сунул свой «длинный крючок» в твою келью и обнаружил… секретные сбережения!– мстительно начал нюхач, сверкая глазами.

– Какие сбережения? – попятился Нилс.– Да я не посмел бы даже…

– Битие в грудь оставь на потом! – развеселился настоятель.– Говорю же, у святого Паллы нет от меня секретов! Хаспер!

– Мой «длинный крючок» унюхал кое-что за иконой,– злорадно продолжил нюхач.– Отодвигаю ее – а там монеты. Пахнут неведомыми прошлыми грешками, врожденной хитростью, легким самодовольством, трудолюбием, более-менее искренней преданностью приюту. А также потрошками из «Обжорки», ромом, «Торским светлым». Далее запах двоится…

Нюхач сделал паузу, во время которой Нилс облился потом.

Чем ближе было возвращение домой, тем смелее он предавался мечтам. Причем аскетичными эти мечты нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Сейчас этот проклятый нюхач-стукач с крючком вместо носа откроет свой рот и… прощайте обещанная лошадь, благодарность от города и родная деревня. За грешные помыслы – годовая епитимья, за укрывательство денег от мафии – ноги в бетон. И это будет вполне по-божески. Учитывая тот факт, что в приюте святого Паллы воля Бога и воля мафии вещают одними и теми же устами.

Хаспер внимательно уставился в красное лицо Нилса. Видимо, удовлетворившись ужасом своего обидчика, он вдруг вполне миролюбиво подмигнул ему и бодро продолжил:

– С одной стороны попахивает намерением вернуться домой, жениться на полной беловолосой женщине и завести пяток ребятишек. С другой… – Хаспер подмигнул еще раз,– ему противоречит желание непременно прославиться, заслужив иконописное изображение собственного лика с пятью цир-тонурами на голове и строку в святцах: святитель Нилс Торский, раскаявшийся грешник, покровитель экономных и бережливых.

Нилс замер. Грустно проводил застывшим взглядом Хаспера, который лукаво сверкнул ему глазами, поклонился настоятелю и ушел к себе.