Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

Витязь дернул рукой: острие ударило меж основанием рогатого черепа и хребтом, пробило легко, как гладь воды. Чудище истошно заорало, визг оборвался жалким всхлипом. Могучая глыба каменных мышц обмякла, словно лишилась костей. Рога уткнулись в землю – вошли глубоко – и с оглушительным треском сломались. В оскаленную пасть забилась красноватая земля, ее вымыло густым потоком крови.

Толчок сдернул Люта с загривка, меч влажно выскочил и превратился в змея. Земля приветила жестко, подбросила, внутренности загрохотали, как камни в бочке. Небо и земля бешено крутились, мелькнул ствол дерева. Бок от удара хрустнул, перед глазами раскинулись толстые черви корней.

Навьи озадаченно примолкли, немногие уцелевшие вспорхнули с веток, самая смелая долбанула дохлое чудище в глаз. Хлопнуло, словно проткнули надутый воздухом бычий пузырь, навья с довольным ворчанием погрузила клюв до затылка.

Лют слабо шевельнулся: голову кружит, деревья двоятся, руки и ноги отнялись. Гнусно пискнуло, когти навьи взрыли землю, крылья обдали лицо терпкой волной. Круглый глаз осмотрел лежачего прицельно. Лют приподнял десницу, но рука безвольно опустилась. Навья радостно пискнула, острый клюв нацелился в глаз.

Руку рвануло: Аспид-змей метнулся стрелой. Навья вскрикнула от боли в прокушенной шее. Змей свил тугое кольцо вокруг пернатого и неуловимо обернулся острой спиралью.

Навью разбросало кусками, как снежный ком от удара палкой. Земля тяжко охнула, кровь ударила с силой кулака. Скрюченный меч распрямился с грозным звоном, сквозь бледную сталь просвечивала чешуя.

Лют по-стариковски закряхтел – отбитые внутренности мучительно ныли, руки и ноги слабо двигались. Аспид-змей довольно зашипел, когда острую голову пригладили трясущиеся пальцы, через губу свесился черный язык.

Мертвую тушу чудища облепили навьи – стучали клювами, как дятлы. Покосились недовольно на поднявшегося воина. Лют плюнул в их сторону и заковылял прочь из мертвой рощи.

Роща неохотно расступалась, деревья еще застилали взор, а ухо чутко прислушалось к неразборчивому гомону. Сперва обрадовался – голоса людские, – потом вспомнил, где находится, и покрепче ухватил змея за хвост.

Неподалеку от рощи бранились мужики: с виду обычные, одеты по-людски, разве что лица немного бледнее. А может, так кажется под светом темного солнца и красного неба.

Спорящие разделились на две кучки, пошли тычки в грудь, один коротко взревел, мощным ударом кулака вышиб у супротивника зубы. Заблестели ножи, лезвия топоров. Мужики с остервенением порубили друг друга, уцелевшие настороженно обернулись к Люту.

Взгляды скользнули по замызганному воину, губы растянулись в ухмылках. Один, на вид постарше остальных, подошел, бесцеремонно жахнул по плечу. Лют глянул недоуменно, мужики захохотали. Старшой глянул подозрительно, принюхался, в глазах мелькнуло сомнение.

– Ты откуда? – спросил он грубым голосом.

– Сверху! – огрызнулся Лют.

Мужики довольно захохотали, старшой посмеялся сдержанно.

– Странный ты какой-то, – сказал он подозрительно.

– Потому что свежий, – буркнул Лют.

Раздался новый взрыв хохота. Гридень удивленно рассматривал мертвецов – не так представлял загробную жизнь. Раны порубленных тел сухи, мясо с синюшным отливом, в мутных глазах грязный солнечный диск.

– А где терем Нияна?

Смех оборвался, как обрубленный. Лицо царапнули холодные взгляды, топорища захрустели в пальцах. Аспид-змей недовольно приподнял голову, бусины глаз холодно смерили шайку.

Старшой спросил настороженно:

– А тебе зачем?

Лют вздохнул сокрушенно:

– Тот, кто послал сюда, велел зайти, навестить.

Старшой понимающе кивнул, все ясно: Нияну, главному пытателю в Нави, иногда, во время страшных болезней или войн, жертвуют не только кровью животных, но и людьми. Кинут средь преступников жребий и выбранных режут во славу Нияна, сбрасывая в провалы земные для услады жестокого бога, чтобы на радостях отвратил беды. Правда, хлопец не похож на преступника. Видать, наверху приключился тяжелый мор, раз пожертвовали воина. Бедолага, хотя мог шагнуть с радостью и гордостью, ведь воин.

Старшой ткнул пальцем за спину:

– Там деревенька будет, спросишь. А мы толком не знаем.

Лют подивился:

– Деревенька? А толку? Видел я одну на пути, пустая, как кувшин сметаны, найденный котом.

– Там есть люд, – успокоил вожак.

– А чего они там?.. – замялся Лют.

Старшой глянул покровительственно, остальные сдержанно ухмыльнулись.

– Живут, – сказал вожак под дружный хохот. – Как наверху, только маются бездельем, ведь трудиться не надо.

– А я думал, тут Ниян лютует, Ящер полосует на части, а Чернобог закусывает.

Старшой отмахнулся:

– Делать им больше неча, еле успевают богам светлым пакостить. Под землей люда больше, неизмеримо. И не все лютые преступники, есть и такие, кто тихо жил, а в ирий не попал, потому что рылом не вышел. Вот тут и устроились.

Лют хмыкнул недоверчиво:

– Так и жив… существуют? Но ведь этих порубили, значит, умерли окончательно?

– Да нет, в полдень раны затянутся – будут как новенькие. Но тебе то не грозит, – успокоил вожак. – Уж тебя Ниян будет рвать особо долго и с удовольствием. Не каждый век такая жертва.

Лют сглотнул ком, коротко поблагодарил. Горизонт двинулся навстречу, в спину ударил беззлобный смех.

Сапоги покорно съедали расстояние. Сперва на стыке неба и земли появилась темная точка, словно муха насидела, потом расширилась, и вскоре Лют различил покатые крыши.

Жители деревни высыпали навстречу пришлому: большинство – старики, несколько зрелых женщин и мужей. Ветхость домов царапала взор: никакого подсобного хозяйства – мертвым есть не надо, значит, стараться незачем.

Обступили, расспрашивали жадно, что наверху творится. Лют коротко отвечал, затем отмахнулся от расспросов, попросил указать на терем Нияна. Деревенские озадаченно смолкли. Лют озлился за пристальные взгляды.

– Жертва я ему, сочная, сладкая! – прорычал он досадливо. – Заблудился в пути, ходче надо в терем попасть, а то истомился, аспид подземный.

– Оно, конечно, другое дело, – сказал старец, разводя руками. – Вон тудыть идить.

Лют проследил за корявым пальцем, насторожился: деревенские поспешно оглядывались, выдыхали огорченно. Послышался топот, зловещее гиканье – к деревне скакал небольшой отряд. Всадники – обычные степняки – вспарывали воздух ударами сабель, а под седалищами… скелеты коней. Сквозь сплетение ребер просвечивала земля, степняков подбрасывало, зады плюхались на хребты, обтянутые потниками. Ор. Визг.

И то верно, подумал Лют со смешанным чувством, конь – животное, любимое светлыми богами, ни одной плохой приметы с конями у людей нет, резные обереги в виде лошажьих головок отгоняют нечисть, так к лицу ли… э-э… к морде ли благородному зверью прислуживать темным? Вот злыдни и изгаляются, оживляют костяки нечистой волшбой, тьфу!