Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

Лют поднялся, неловко задел стоящие ноги. Конечности упали, лохмотья плоти голубого цвета сочились белой сукровицей.

– А этот… – промямлил Лют. – Он разок ожил, вдруг опять?

Стрый небрежно отмахнулся, конь фыркнул, пошел вслед за воеводой. Могучан сказал на ходу:

– Оживет не скоро, на следующий день, главное, чтобы вчерашние знакомцы не появились.

– А кто они?

Воевода подошел к молоту, мешок упал наземь, оружие легко оторвалось от земли, с болванки тягуче стекали потоки крови и мясная каша.

– Слуги Ягйнишны. У нее много слуг, – добавил воевода.

– А?..

– Сбежала, не вернется, – ответил воевода, подходя к молочному коню.

Лют вздрогнул от страшного треска, белоснежная голова лопнула, как перезрелая тыква, утонула в земле. Тело лошади дрогнуло зыбью, выцвело до прозрачности, на месте коня осталась лишь примятая трава. Нежелан подошел, глянул с любопытством, глаза расширились. Лют поискал взглядом белого воина, но тот исчез, в небе громыхнуло сердито.

Воевода подошел к оставленному мешку, молот рухнул наземь, Люта ожег взгляд.

– Что стоишь? Поднимай Буську, похороните отроков, у нас путь дальний.

Витязь тряхнул льняными вихрами. Стрый раскрыл горловину мешка. Гором заглянул через плечо, фыркнул одобрительно. Лют остановился. Воевода, не отрываясь от поживы, буркнул:

– Чего еще?

Лют беспомощно развел руками, рот мучительно скривился.

– Стрый, почему?

Воевода поднял голову, бесстрастно выдержал взгляд витязя.

– Она живет по другим законам, – сказал Стрый непривычно мягко. – Люди леса ей поклонялись, а на обычаи землепашцев ей начхать. Так что не попрекай хлебом-солью – без толку.

Лют понуро выслушал нехитрый ответ. Воевода вновь уткнулся в мешок, а когда глянул на витязя, тот приводил Буслая в чувство.

Нежелан осторожно приблизился. Стрый оскалился, приглашающе мотнул головой. Из мешка на траву хлынули различные предметы: травы, костяные обереги, камни, одежда, морщинистый шар.

Бедовик отшатнулся от злобной ухмылки мертвой головы. Стрый с усмешкой поднял за остатки волос, вгляделся во вращающиеся глаза. Рот головы непрерывно раскрывался, но, кроме шипения, других звуков не было.

– Хорошая вещь, – сказал воевода почему-то коню.

Гором скосил багровый глаз, согласно тряхнул гривой. Нежелан поглядел на громадного воина с опаской. Стрый тем временем перебирал травы, бормоча под нос:

– Так, это без толку, это тоже, вот, от живота пригодится. А это что, тирлич?

Гором кивнул, фыркнул одобрительно, бедовик едва подавил крик изумления. До сей поры единственной странностью коня он считал непомерную величину и красные глаза, а тут оказывается, что животное понимает человечью речь и в травах разбирается.

Воевода отложил голову и связку свежей травы – корни запачканы влажной землей, – Гором продолжил советовать, что брать, а чему улететь в кусты. Нежелан затосковал, но воевода как почуял, на миг оторвался от оберегов, буркнул:

– Собери коней, вьючного подгони сюда.

– Да, воевода.

Бедовик, обрадованный, что может совершить полезное дело, направился к разбежавшимся коням. Стрый уткнулся в бабкины вещи.

Буслай разлепил глаза, звон в голове рассеялся. Лют с мрачным лицом подал руку, гридень оперся, сел на траву, ошалело крутя головой.

– О, Стрый! Никогда бы не подумал, что буду так рад тебя видеть. А где этот? Где топор?!

Лют выставил руки:

– Тише ты! Не ори. Ворога Стрый бабкиным молотом расплескал, нечистый в воздухе растворился, а топор в траве валяется.

Стыд ошпарил голову. Буслай опустил глаза, с кряхтеньем поднялся: Лют вообще не ожидал удара, а меч не выпустил. Гридень прохромал до оружия, полянку огласил разочарованный возглас. Лют глянул на щербатое лезвие, усмехнулся. Меч пострадал меньше: пройтись ласково точильным камнем, и лезвие обретет начальный вид.

Стрый буркнул насмешливо:

– Что, сражаться нечем? Так возьми бабкин молоточек, мне без надобности.

Буслай нашарил взглядом заляпанный молот, глянул на воеводу неприязненно:

– Да мне не поднять!

Воевода пожал плечами:

– Как хошь, но я бы попробовал.

Буслай без охоты подошел к молоту, ладони едва сомкнулись на рукояти, осторожно потянул. Молот стремительно уменьшился, рука Буслая легко держала его на весу. Стрый наградил насмешливым взглядом, Буслай захлопнул рот, с нарочито каменным лицом повесил молот на пояс. Выщербленный топор остался лежать в траве.

Нежелан собрал лошадей, воевода обернулся на стук копыт, плечо бедовика перекосило от дружеского хлопка. Мешок со спины лошади переместился наземь.

Стрый распутал завязки, в горловине исчезла голова. Нежелан испытал облегчение, когда свирепо вращающиеся глаза скрылись, воевода стянул ремешки. В другой мешок заботливо уложил травы, разноцветные камушки, старую шапку на меху.

Гридни подошли к растерзанному Савке, лица скривились, но сил на большее не осталось, нежданная схватка опустошила. Лют запустил пятерню в бороду, спросил задумчиво:

– А как хоронить будем? В землю положим, так бабка из вредности в умрунов превратит или в упырей.

Буслай пожал плечами, взгляд застыл на безголовой туше волка, переместился на хмурое небо.

– Не знаю, придется готовить огненную краду.

Стрый уложил добычу в мешки, бедовик потянул поводья, лошадь вернулась в круг сородичей, воевода прогрохотал:

– Некогда лес валить, тут не больно топором помашешь. Положите их рядом.

Буслай принес волка, безголовое тело улеглось в лужу крови. Лют отвернулся, показалось, что вот-вот серая шерсть слезет клочьями, и взору предстанет человечье тело.

Витязь сплюнул в червивую яму, оставшуюся от избы. Стрый подошел к телам, брови мохнатыми валунами скрыли в глазах печаль. Лют выжидательно смотрел, как могучан распутывает мешочек на поясе. Утреннее солнце заиграло на неровных гранях кусочка красной смолы. Буслай глянул подозрительно, невольно попятился.

– Правильно, – кивнул воевода, – и ты, Лют, отойди, бабкины штучки опасны.

Витязь нехотя попятился. Нежелан со стороны наблюдал, как воевода кинул смолу на тела. Ярко полыхнуло, в уши ворвался рев могучего пламени. Лошади испуганно отшатнулись, в лица гридней ударил горячий кулак.

Буслай прикрылся ладонью, веки испуганно закрыли пересохшие глаза, к шуму огня добавился треск бровей. Люта повела в сторону широкая длань, лицо обдало прохладной струей, ноздри, высохшие от раскаленного воздуха, растопырились, как крылья орла.

Запахло паленым мясом, шерстью. Стрый нахмурился, огонь загустел, тела Савки и обращенного Ждана мелькнули в желтых складках, пропали. Пламя отбушевало мгновение и скрылось в земле, как клинок в ножнах.