Евгений Малинин - Ученик

Я все никак не мог перейти к тому главному, для чего ушел сам и увел с работы Людмилу, и моя нерешительность все больше и больше беспокоила меня. Но, очевидно, Людмила почувствовала мое неспокойное, тревожное состояние и неожиданно пришла мне на помощь. Когда мы уже подошли к ее дому и настала пора прощаться, она положила руку мне на плечо и ласково, но очень серьезно спросила:

– Ты очень тревожишься по поводу этой твоей встречи? Это что, действительно так опасно?

Я улыбнулся и попытался ее успокоить:

– Да нет, я не думаю. Гораздо больше меня волнует сейчас другое. Мне очень надо открыть тебе одну тайну, а я не знаю, как это сделать, чтобы тебя не испугать… Ну и как ты… И главное – как ты потом поступишь…

– Да?.. – Она пристально смотрела в мои глаза. – А мне кажется, ты все-таки боишься этой встречи и хочешь, но не можешь ее избежать. А тайна твоя… Пусть она побудет с тобой. – Она улыбнулась. – Я подожду, когда ты соберешься с духом.

Мы стояли на лестничной площадке, на один пролет ниже этажа, на котором располагалась ее квартира. Тут я решился и, глубоко вздохнув, начал:

– Тайна эта не моя, а скорее твоя. Просто мне известно, в чем она заключается. Ты только не волнуйся. Смотри…

Я взял ее ладонь и поднял к свету. Изумруд, обвитый тускло поблескивающим серебром, бросил нам в глаза зеленую искру. Людмила пристально посмотрела на свой перстень и перевела вопросительный взгляд на меня. Я двумя пальцами легко сжал кольцо и потянул его с пальца.

– Я же тебе говорила, что его невозможно снять! – испуганно пролепетала она. Кольцо действительно не снималось. Камень как-то гневно потемнел, а серебро стало ощутимо горячим.

Не обращая внимания на ее возглас, я тихо прошептал:

– Иди ко мне… ЛАЭРТА…

И неожиданно оглушительное эхо ЛАЭРТА…АЭРТА… ЭРТА… ударило в стены и забилось в бетонном узилище лестничной клетки, словно желая вырваться к небу и прореветь это имя на весь мир. Кольцо, будто бы услышав волшебный зов, легко соскользнуло с тоненького пальчика и легло ко мне в ладонь. Внутри серебряного ободка ярким белым пламенем горела магическая вязь названного имени.

Огромные серые глаза с ужасом и немым восхищением смотрели мне в лицо, а пухлые губы дрожали, не в силах вымолвить ни слова.

Я сжал перстень в ладони, ободряюще улыбнулся и снова зашептал:

– Ну вот, теперь ты сможешь любить и быть любимой… И больше никогда не будешь… ледышкой…

Бледные губы зашевелились и прошептали:

– Тебе привет от…

– …Вечника… – догадался я.

– …Рыжий… – улыбнулась она.

И вдруг ее глаза закрылись, по щеке побежала слеза, а она сама стала медленно оседать, запрокидывая голову назад. Я успел подхватить ее на руки. О Господи, как легка и как дорога была моя ноша. Я поднялся к дверям ее квартиры и нажал кнопку звонка. Носом.

Дверь отворилась мгновенно, как будто кто-то ожидал моего звонка. На пороге стояла высокая сероглазая, белокурая женщина лет пятидесяти, в шикарном шелковом халате, ворот которого она сжимала худощавой изящной рукой. Увидев Людмилу без сознания у меня на руках, она испуганно вскинула другую руку к губам, но тут же широко распахнула дверь и коротко приказала:

– Несите ее в комнату, на диван!..

Я прошел через небольшую прихожую в гостиную и опустил Людмилу на небольшой, накрытый покрывалом диван. Сзади хлопнула входная дверь и раздался жесткий вопрос:

– Молодой человек, объясните, что случилось?

Не отрывая взгляда от лежащей девушки, я ответил:

– Не волнуйтесь, все в порядке. Просто она… Просто… теперь все в порядке. Она скоро придет в себя и все вам расскажет, а вы передайте ей, что если я буду в состоянии, то завтра утром обязательно ей позвоню…

Я повернулся и направился к выходу, но мать Людмилы загородила мне дорогу и, твердо глядя мне в глаза, спросила:

– Ей позвонит – кто?

– Меня зовут Илья. Мой телефон есть в записной книжке вашей дочери. Извините, я, к сожалению, очень тороплюсь. Надеюсь, что еще увижусь с вами, но, правда, это целиком зависит от вашей дочери… – Я не выдержал и, обернувшись, еще раз посмотрел на Людмилу.

Женщина как-то сразу обмякла и посторонилась. Я неожиданно для себя наклонился и, взяв ее ладонь, поцеловал, словно отдавал дань уважения ее судьбе, а затем быстро вышел из квартиры.

Выйдя из парадного, я раскрыл ладонь, еще раз внимательно осмотрел перстень и надел его на свой безымянный палец. Меня нисколько не удивило то, что его ободок легко увеличился и плотно охватил мой палец. Но камень я повернул внутрь. Пройдя дворами, я вышел на Свободный проспект и, впрыгнув в троллейбус номер шестьдесят три, доехал до своего дома. Ненадолго забежав к себе, я сунул книгу деда Антипа в полиэтиленовый пакет и снова выскочил на улицу. Действовал я быстро, не раздумывая, словно хорошо запрограммированный автомат. Перед моим взором стояло побледневшее Людмилино личико с закрытыми глазами и короткой мокрой дорожкой, оставленной на ее щеке скатившейся слезой.

Я прекрасно знал, где находится дом, который мне назвал дед Антип, и поэтому решил пройтись до него пешком, в надежде несколько успокоиться и сосредоточиться. На улице было еще светло. Возле платформы Выхино вовсю шумел и суетился диковатый коммерческий рынок, на котором торговали всем чем угодно. Народ ехал сюда в надежде подешевле купить что-то из еды и из тряпок.

Пройдя по подземному переходу под железнодорожным полотном, я увидел маленький лоток, за которым толстая, румяная, аккуратная тетка в белоснежном фартуке торговала тортами. Мне подумалось, что, несмотря на все опасности предстоящего визита, я все-таки иду в гости, и с пустыми руками являться как-то неудобно. Я выбрал торт покраше и протянул деньги. Тетка продемонстрировала мне мою покупку и, завязывая коробку, вдруг улыбнулась и игриво так сказала:

– Что, молодец, к зазнобе в гости направляешься? – и, не дожидаясь от меня ответа, добавила: – Не дрейфь, все в порядке будет, не съест она тебя, тортом обойдется! – И засмеялась.

– С чего это вы решили, что я боюсь? – обиженно поинтересовался я.

– Уж больно ты какой-то побледневший. Прям как баба после аборта. И трясешься весь. Глянь на руки-то…

Я посмотрел на свои руки, сжавшие узелок бечевки. Они действительно весьма ощутимо подрагивали. Подняв глаза, я увидел, как тетка задорно и ободряюще мне подмигнула. Лукавые морщинки побежали из углов ее глаз, напомнив мне яркие, молодые глаза деда Антипа.