Дэвид Геммел - Оседлавший Бурю

— Ах, Чара! Он был пьяницей и бабником. Не дураком, но и не умником. Да, он был великим, но только благодаря своей заурядности. Можешь мне не верить, но Жэм был обычным человеком, ригантом, воплощением всего лучшего и худшего, что заключается в нашем народе. Именно поэтому он стал легендой. Хотя многие превращают эту легенду в небылицу. На самом деле он мало чем отличался от Райстера, Бала или Кэлина. Все они надежные, сильные люди, с которыми не страшно пойти в горы.

— Все равно, я не могу понять, почему Кэлин никак не успокоится? Теперь у него появилась своя семья.

— Настоящая привязанность накладывает на сердце тяжкий груз. Великая любовь несет с собой непереносимую боль. Горе твоего мужа притупится со временем. Присутствие Мэв не облегчает его страданий. Боюсь, что она никогда не оправится от потери.

— Иногда они сидят целый вечер и вспоминают Гримо, — сказала Чара. — А мне нечего добавить. Я не знала его. Я просто помню огромного человека с повязкой на глазу. Почему они с Мэв не поженились?

— Они были женаты, — ответила Живущая, — пусть даже и не знали об этом. Они делили все, кроме постели, а постель, сама знаешь, не самое главное.

В лощину, где беседовали женщины, спустился одетый в черное Кэлин Ринг с плачущим младенцем на руках.

— Если вы уже закончили сплетничать, — заявил он, — тут кое-кому требуется внимание мамочки.

Чара взяла ребенка у мужа, расстегнула рубашку и поднесла сына к груди. Младенец немедленно умолк, а Кэлин так и стоял, с любовью глядя на жену с сыном.

Сердце Ведуньи наполнилось гордостью. Кэлин Ринг стал именно таким, каким должен быть истинный ригант.

Живущая взяла Кэлина за руку и вернулась с ним на солнечный берег озера Птицы Печали, где они остановились, глядя на горы.

— Ты хорошо держишься, — сказала она. — Жэм бы гордился тобой.

— Добрая мысль, Ведунья. Спасибо, что поделилась ей.

— Как поживает Мэв?

— Богатеет с каждым днем. Торгует напрямую с Мойдартом, кормит своим скотом половину варлийской армии.

— Мне известно, что она богата, Кэлин, а тебе — что я спросила не об этом.

Кэлин пожал плечами.

— А что мне сказать? Она говорит только о Гримо. — Ригант криво улыбнулся. — Будто забыла, сколько раз скандалила с ним. Теперь он — лучший из людей, настоящий святой.

— Это можно понять. Ради нее он пожертвовал жизнью. На мгновение гримаса боли исказила лицо риганта.

— Да. Знаешь, иногда он снится мне. Мы смеемся, разговариваем… А потом я просыпаюсь и целую долю секунды, до первого удара сердца, верю, что он здесь, с нами. Эта рана никогда не затянется.

— Затянется, Сердце Ворона, поверь мне. Банни не пишет?

— Сейчас с юга все реже привозят почту, — покачал головой Кэлин. — Не понимаю, что ему понадобилось в армии. Лучше бы он остался с нами.

— Война придет и сюда, на север. Вы должны быть готовы к ней.

— Ты говоришь это не в первый раз, Ведунья. К твоему мнению уже прислушались. Колл Джас строит новые кузницы, отливает пушки, кует мечи и изготовляет мушкеты. Мы делаем все возможное. Если Мойдарт посмеет сунуться на север, мы устроим ему горячий прием.

Вдруг в очаге громко треснуло полено, вернув ее мысли к настоящему. На циновке тлел выскочивший из огня уголек. Ведунья наклонилась, бросила его обратно в очаг, села на циновку и устало зевнула.

Когда же Мойдарт пойдет войной на северян? Живущая не переставала удивляться тому, что этот жестокий, мстительный человек еще не присоединился к врагу. Она знала, что предложение уже поступило. Мойдарт потребовал время на обдумывание. Ведунья поежилась. Он потребует большой власти, и ему не откажут.

Перед мысленным взором появилось другое лицо, лицо красивого светловолосого юноши с необычными глазами: одним — зеленым и другим — золотисто-карим. Сын Мойдарта, Гэз Макон, Оседлавший Бурю. Он был необходим. Ведунья всем сердцем желала знать, насколько велика эта необходимость. Иногда ей казалось, что у волшебной силы есть свой, не подчиняющийся ей разум. Иногда, как в случае с Жэмом Гримо, будущее читалось ясно, и она знала, что делать. Однако грядущие дни, дни страха и боли, казались огромным полотном, сотканным из десятков, сотен тысяч нитей. Некоторые из них она различала отчетливо, но не могла восстановить всю картину. Предчувствия несли лишь фрагменты, обрывки целого. Повелитель варлийцев, похожий на Мойдарта, с ястребиным лицом; древний череп, источающий нечестивый свет. Битвы и смерти, прошлые и будущие, переполняли ее видения.

Одно Ведунья знала точно: Оседлавший Бурю необходим для выживания ригантов, так же как риганты — для сохранения не только существующего мира, но и грядущего. Почувствовав, как отяжелели от усталости веки, Живущая заставила себя встать и покинула хижину.

Ведунья направилась к развалинам древнего Круга Камней, в центр островка. От былого величия осталась единственная золотистая колонна, когда-то испещренная письменами, а теперь лишившаяся их благодаря дождю и ветру. Она поежилась и поправила шаль на плечах. Над заледеневшим озером раздавался шепот ветра.

— Уже скоро, ведьма,

— раздался голос в ее голове. — Скоро мы избавим мир от твоего зла.

Чтобы успокоиться, Ведунья сделала глубокий вдох и прошептала слово силы. Ее окутала яркая вспышка, мир ушел из-под ног, она пошатнулась… и упала на мягкую почву в лесу Древа Желания, далеко к югу от озера Птицы Печали. Искупители найдут ее, причем скоро. Теперь им известны почти все ее трюки.

Ведунья встала и посмотрела на стволы древних деревьев.

— Мне нужна помощь, Риамфада! — воскликнула она срывающимся голосом. — Помоги мне!

В нескольких футах над заснеженной землей возник зыбкий, как свечка, огонек и постепенно превратился в мерцающий шар, подобный стеклянному, в котором запечатали освещенный лунным светом туман.

— Что беспокоит тебя, дитя? — раздался голос.

— Я давно не ребенок, Риамфада. Посмотри на меня. Я стара, у меня ноют кости, без помощи магии я уже не могу вставить нитку в иголку. — Ведунья вздохнула. — Сорок лет прошло с тех пор, как ты впервые привел меня в лес Древа Желания. Сорок долгих лет.

— Тебя именно это беспокоит?

— Нет. — Ведунья посмотрела на мерцающий шар, и на минуту ее оставили мысли о собственных проблемах. — Почему ты больше не принимаешь человеческий облик?

— Это мой настоящий облик, дитя. Я превращаюсь в человека только тогда, когда говорю с людьми, неспособными понять моей истинной природы. Собирать частицы из воздуха и придавать им нужную форму утомительно. Так мне удобнее. Так я выгляжу в обществе друзей. Что ты страшишься сказать мне?

— Я боюсь, Риамфада.

— Демонов, которые устроили на тебя охоту?