Даниэла Долина - Кочевница

— Что желает мадам? — на удивление приветливо прозвучали первые слова на неизвестном, но понятном языке. Язык был похож на английский, но казался более простым. Всё произносилось протяжнее и мелодичнее.

— Если можно, воды.

Синие глаза метнулись в сторону загремевшего посудой дверного проёма слева и снова уставились на совершенно растерявшуюся и поникшую гостью. Руки человека за стойкой, казалось, независимо от него быстро зачерпнули ковшом воду из ведра и налили её в глиняную чашу, чуть расплескав по столешнице.

Увидев блеск влаги, она почувствовала такую жажду, как будто не пила целую вечность. Осушив чашу, она поняла, что, возможно, это единственное, что бесплатно можно получить в этом месте. А где взять деньги, чтобы расплатиться за еду и ночлег — это самый важный вопрос, ответ на который надо найти сейчас.

— Мадам путешествует? — Глаза по-прежнему пытались увидеть то, что скрывала гостья, а руки хлопотали, переставляя и протирая самые разнообразные предметы. О назначении некоторых трудно было даже догадаться.

— Да…

И тут её понесло. Она услышала за одним из столов название какого-то населённого пункта: Оттела. Кто знает, далеко ли он, и что за люди в нём живут? Но выбирать не приходится.

— Я иду из Оттела. В лесу на меня напали разбойники, всё отобрали… Мой спутник погиб. Мне с трудом удалось уйти. Не будете ли вы так добры, позволить мне переночевать и… — И дальше её язык решительно отказался просить еду. А есть очень хотелось. Она сглотнула слюну, предательски раскрывшую эту охоту.

— Я так понимаю, что вам нечем заплатить за ночлег. Это плохо. Мне жаль, мадам, но принимать бродяг — не в моих правилах. — Это говорил не человек с золотыми волосами, а та полная дама, что минуту назад выливала помои в канаву. Она хлопотала вокруг стола с грудой грязной посуды, объедков и лужами тёмной жидкости, за которым, наверное, только что была окончена трапеза.

— Не ворчи, Нэнси. Мадам попала в беду, и разве не долг каждого порядочного человека помогать ближнему. — Синие глаза теперь любовно осматривали обширное тело Нэнси и пытались заглянуть ей в лицо.

Надо сказать, что это лицо было довольно симпатичным: розовые щёки без единой морщины; большие глаза, яркие и очень выразительные; алые губы. А в свете огня, который полыхал в очаге, грива пышных волос отливала медным блеском, делая голову толстухи настоящей находкой для художника.

— Вам ещё повезло, мадам. — Теперь синие глаза почти так же благожелательно смотрели на гостью. — Чума гонит людей с насиженных мест. Это на руку негодяям, что наживаются на их горе. Как, вы сказали, ваше имя?

— Мария, сэр.

— Вот я и говорю, мадам Мария из Оттела, вам повезло, что удалось уйти далеко от чумы, скрыться от разбойников и попасть на наш постоялый двор. Ни я, ни мой отец, ни мой дед никогда не оставляли путника без приюта, особенно в такие лихие времена… А Нэнси… Не обращайте на неё внимание. Она добрая женщина — моя Нэнси. Сегодня у неё не очень хороший день, вот она и сердится.

— Можно подумать, у тебя этот день был хорошим. Займись лучше делом. — Нэнси подтолкнула мужа к очагу, где в котелке кипело какое-то варево. — А вы…. мадам, — «мадам» прозвучало, мягко сказать, снисходительно, — если не можете заплатить за ночлег и еду, то идите на кухню и помогите Оливии мыть посуду.

Пусть так. Пусть мыть посуду, но зато сегодня ей дадут поесть, и она будет спать не в лесу.

…Этой ночью ей впервые пришлось разделить соломенное ложе с Оливией в тёмном и вонючем, но тёплом хлеву, рядом с хозяйскими коровами, овцами и лошадьми.

Перед сном она немного поболтала с простоватой, всегда улыбающейся малышкой Оливией. Питер и Нэнси — хозяева этого постоялого двора — самого знаменитого в округе. Здесь многие путешествующие с севера на юг и с юга на север находят приют. У них двое сыновей: старшему — Роланду шестнадцать, и он — копия мать; а младший Сэмюель вот уже десять лет прикован к инвалидному креслу. Малыш так и не научился ходить, родился слабым и болезненным, но душа у мальчика ангельская. Он никому не причинял неудобства: целыми днями сидел в своей комнате или на заднем дворе, что-то мастерил из дерева, веток и соломы. Иногда старший брат вывозил Сэма на берег реки, что живо спускалась с холма за Хайхиллом — так называлась деревня, и огибала его с востока.

И ещё, перейдя на таинственный шёпот, Оливия поведала Марии, что вот уже несколько дней по лесу, наводя ужас на жителей Хайхилла и ближайших хуторов, носятся таинственные слуги Тёмного Лорда Берингрифа, живущего на Севере. Один из них заживо испепелил женщину из соседнего Лоухилла, только взглянув на неё. Да, наверное, люди врут.

Уже почти уснувшая Мария, слушающая доносящуюся издалека трогательную историю об ангелочке Сэмюеле, вдруг перестала дышать: жар, вмиг охвативший её во время встречи с третьим всадником вчера в лесу, теперь грозил перекинуться на солому, которая служила пастелью, и сжечь всё деревянное строение. Мария резко села, огляделась вокруг: в глазах полыхал огонь, слёзы едва успевали тушить языки этого фантастического пламени. Но она скоро поняла, что огня нет. Он живёт лишь в её воображении.

— Кто этот Берингриф? И почему…?

Оливия спала как ребёнок, разбросав руки и ноги и едва слышно дыша. Столько вопросов останется до утра без ответов. Сон как рукой сняло, и Мария углубилась в размышления. Стоит ли проявлять любопытство, тем самым выказывая свою полную неосведомлённость и вызывая подозрение у окружающих? Завтра с восходом солнца она отправится дальше на север и узнает всё сама… И вот уже снова: голубое небо, жёлтые листья и она, вся в белом, летит над лесом, меж ветвей, над ворохом опавшей листвы. Страшно… Она не умеет летать. Ноги поднимаются выше головы, и её тело переворачивается в воздухе. Она не может снова принять удобное положение. Надо как бы уйти в себя, начать сон заново, чтобы выйти из отвратительно пугающего кульбита…

Наступило утро и переменило все планы, что были столь явственными накануне. Похолодало, лужи подмёрзли, и выпал первый снежок. Зима словно ветхую изодранную белую тряпку бросила на обнажённую землю. И теперь сквозь неё проглядывала беззащитная нагота. У Марии тёплой одежды не было, а отправляться на север, в горы, что даже летом красовались в белоснежных шапках, было просто глупо. Да и вообще срываться куда-либо в столь неприветливое время года слишком рискованно. Придется сделать привал и осмотреться в Хайхилле. Это может быть вполне резонно: Хайхилл — место, куда сходились многие пути. Здесь встречается самый разношерстный народ, что позволит узнать о стране, в которой она оказалась столь необычным способом, как можно больше.