Кэрол Берг - Стражи цитадели

Я смотрел на этот предмет, и меня с головой захлестнула томительная, отчаянная боль из самых глубин моего существа, она была намного холоднее и сильнее, чем моя тоска по Сейри или беспокойство о Герике.

— Но, Барейль, как же я могу рисковать, используя его сейчас? Слишком многое зависит…

— Он сказал: когда вы снова станете целым, а мальчик будет в безопасности. Он украл у вас возможность выбора, когда вы погибли, и снова обманул вас со смертью Д'Нателя. И он поклялся всем дорогим для него вернуть вам это право. Он верил, что если вы не выберете эту новую жизнь сами, то сомнение будет расти и, в конечном счете, поглотит вас. Вы никогда не сможете полностью принять свою жизнь, а значит, будете терпеть поражение во всем, за что только возьметесь. Оказаться в том или в другом месте — жить или умереть — вы должны решить сами.

— Отеческое наставление старого дьявола…

Не вполне честно ставить меня перед таким выбором, когда Сейри и Герик уже далеко. Что, если я не смогу устоять перед зовом Черты? Полагаю, я умру.

— Я присмотрю за вами, государь, и сделаю все, что потребуется… после.

Барейль улыбался, но слезы катились из его миндалевидных глаз. Он не ждал, что я вернусь.

Итак, с трепетом я коснулся темного кристалла и оставил тело Д'Нателя, ставшее моим. На мгновение я увидел его лежащим на бархатно-зеленом склоне холма рядом с добрым дульсе, стоящим на страже, и белоснежный пик могучего Карилиса нависал над его плечом. Дальше, на дороге, ведущей к моему разрушенному дому, к югу, к Юривану, я увидел тех, кого любил больше всех в мире, как они ехали в окропленный росой покой утра. А потом я окунулся во тьму, и бесплотный пульс Черты звал меня туда, где я должен был находиться.

Долгое эхо моих мучений на костре снова отозвалось в моем сознании, но оттого, что я ждал его на этот раз, я смог отстраниться от него и сосредоточиться на далеком сиянии, которое звало меня успокоиться навеки. Я слишком устал.

Где я должен быть? Я прожил отмеренные мне годы, и Путь привел меня на костер. Я принял свою судьбу — как меня и учили, — как я считал необходимым. Но, поступив так, я отдал Сейри, сына и друзей отчаянию и смерти. Утонуть в чувстве вины было просто. Бежать от него — соблазнительно; за Чертой, возможно, я смог бы забыть. Но если бы я выбрал иной путь, принял иное решение, был кем-то иным, нежели самим собой, тогда пламя Ворот могло никогда бы не стать белым. И юного Д'Нателя не послали бы на Мост, и это не разрушило бы его.

Я знал теперь Д'Нателя, не полностью, но достаточно, и Д'Натель никогда не победил бы лордов Зев'На. Я встретился с ними в поединке, в рабском загоне Зев'На, и на поле боя в сознании моего сына, и Дассин был прав. Экзегет был прав. Лорды были врагами самой жизни, тьмой еще более глубокой, чем в пустоте между мирами или во Вселенной до начала творения. Они были язвой, разъедающей здоровую плоть человечества, и для того, чтобы истребить их, требовался Целитель. Где-то во мне таился способ уничтожить их.

Сияние розового, голубого и лилового взорвалось мерцающим фонтаном, и он ронял на меня осколки света, словно лепестки роз, которыми осыпают жениха. Какое великолепие… какая музыка звучит там, за краем моего видения, пока мерцающие частицы проплывают сквозь мое бестелесное «я». Я потянулся за одной из них и услышал тихий, отдающийся эхом смех, и все их множество окружило меня вихрящейся дымкой радости, которая отнесла бы меня за Черту, где ждали неведомые чудеса. Моя душа наполнилась их красотой и таким невыносимым желанием, что я закричал. Но с мягким вздохом я взмыл над ними, и они унеслись с сожалением, словно хлопья сухого снега, оставляя меня посреди холодной пустоты.

— Пока нет, — сказал я и отвернулся от Черты, встав на Путь, ожидавший меня.

Мои глаза открылись зеленому притихшему миру.

— Давай, Барейль, — окликнул я. — Пора домой.

Я стояла на изящном балкончике Вердильона, наблюдая за тем, как Герик и Паоло борются на травянистой лужайке. Они занимались этим уже час. Когда же они, наконец, оторвались друг от друга и растянулись на траве, запыхавшиеся, взмокшие и хохочущие, я улыбнулась и дотронулась до розового камня, висящего у меня на шее, жалея, как всегда, что не могу послать свои мысли в Авонар.

— Если бы ты видел эти мгновения, любимый, — сказала бы я. — Они редки, но так драгоценны и дают мне надежду. Хандра по-прежнему гложет его, а по ночам все становится еще хуже. Он ужасно кричит во сне. Один из нас всегда остается рядом с ним, чтобы успокоить его, хоть он и не позволяет этого, когда бодрствует. Но он начал изучать с Тенни историю, проявляет интерес к науке о травах Келли и очень признателен, что никто не нянчится с ним. С Паоло он шутит, дразнится и позволяет себе снова побыть ребенком.

Вчера он спросил меня об этом доме и почему твое имя записано в старом журнале, который лежит открытым в кабинете Ферранта. Тогда я рассказала ему, как его отец был здесь студентом, как он с головой погружался в красоту, искусство и историю, прежде чем стать воином или принцем. Возможно, это поможет ему преодолеть смущение перед тобой.

Покой поселился в душе каждого из нас. Хотя иногда, когда я слышу известия о человеческой войне, бушующей в Искеране, или думаю об ужасах, которые ты встретил за стенами Авонара, или вижу сумрачный след в глазах Герика, я представляю себе, что мы, словно Стражи цитадели Комигора, — ты, Келли, Паоло и я — стоим по четырем углам крепости и ждем, когда из-за горизонта покажется враг. Мы трое не спим, любимый. Никакое зло не приблизится к нему, пока мы на страже. Береги себя и скорее возвращайся к нам.