Робин Хобб - Лесной маг

Мне не нравилось управлять поместьем, но я был удовлетворен тем, что делал это хорошо. Я набросал чертежи новых причалов для парома и доверил их воплощение людям, способным в них разобраться. Я много работал, хорошо питался и крепко спал по ночам. В моей жизни опять появился смысл, и рядом со мной снова была сестра. Некоторое время я оставался всем доволен и не задумывался о вещах сложнее заготовки сена или того, сколько необходимо забить свиней, чтобы на зиму хватило мяса.

Когда причалы были готовы, я пересек на пароме реку, чтобы убедиться, что все работает, как я хотел. Я остался доволен, так как в соответствии с моим планом исчезла разъезженная, грязная дорога, которая прежде вела к лодкам, а новый плавучий док облегчил погрузку и разгрузку судов. Раз уж я оказался в городе, я решил встретиться с советом и узнал, что дела в Приюте идут гладко и он начинает восстанавливать свое благосостояние и надежды на будущее. Самое большое удовольствие в тот вечер мне доставили члены совета, поблагодарившие меня за вмешательство и похвалившие сержанта Дюрила, который великолепно справился со сложной ситуацией. Старый сержант, часто сопровождавший меня в поездках, покраснел, как мальчишка. Встреча превратилась в совместный обед в крупнейшей гостинице города с незамысловатым названием «Гостиница Приюта». Обед растянулся до вечера, к нам присоединились некоторые горожане и кое-кто из патруля Дюрила, вино лилось рекой.

Конечно же, мы выпили слишком много. Я впервые за долгое время расслабился и разговаривал с людьми как равный с равными обо всем, что выпало на долю города и поместья. Время шло, и постепенно языки и галстуки начали развязываться. Я и раньше бывал пьян, но, безусловно, не настолько. Возможно, мне было легче оттого, что я находился в компании относительно чужих мне людей. От чумы и ее последствий разговор перекинулся на красивых женщин, вино, доступных женщин, мою жизнь в Академии, азартные игры, непостоянных женщин и верных женщин. Моя полнота была предметом не только любопытства, но и шуток, иногда резких, но по большей части добродушных. Я выпил столько, что ничто из этого не казалось важным. Тем, кто меня подкалывал, я отвечал, как мне тогда казалось, с язвительным остроумием и добротой. Все смеялись вместе со мной. В тот вечер моя судьба не казалась мне ужасной. Словно в мою пользу засчитывалось, что я вмешался и восстановил порядок в городе, не только будучи таким молодым, но еще и очень толстым.

Вечеринка продолжалась далеко за полночь, и я поставил свою кружку лишь тогда, когда сержант Дюрил заплетающимся языком настоял, что мы должны на ночь вернуться домой. Обнявшись, мы вышли из таверны и с важным видом потребовали, чтобы паром отвез нас на нашу сторону реки, несмотря на неурочный час. Затем мы довольно долго добирались от причала до особняка, и, когда мы наконец к нему подошли, я уже почти протрезвел. Чего нельзя было сказать о Дюриле, и мне пришлось уложить его в постель, прежде чем отправляться в свою. На следующее утро он проснулся со страшной головной болью, я же, как ни странно, прекрасно выспался, а когда встал, чувствовал себя не хуже обычного.

С тех пор я по меньшей мере раз в неделю отправлялся в город, чтобы встретиться с членами совета, а потом пропустить пару кружек пива в какой-нибудь таверне. Мне нравилось общаться с другими людьми, и, хотя я не пользовался услугами местных шлюх, мне льстило их заигрывание. Возможно, я бы не удержался от соблазна, но меня неизменно сопровождал сержант Дюрил, а во мне все еще была сильна привычка вести себя прилично в его присутствии.

Жизнь в особняке была значительно тише. Ярил отклоняла все приглашения, которые нам приходили. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы спрятались в мире, которым могли управлять. В конце концов пришло письмо от Ванзи, но его горе казалось несколько отстраненным, словно он смотрел на случившееся сквозь призму религии и философии. Ярил рассердилась и обиделась, когда прочитала послание, но мне казалось, я понимал брата. Он был рожден, чтобы стать священником, а дело священника — находить во всем мудрость и волю доброго бога. Если он может смотреть так на события, выпавшие на долю нашей семьи, и утешаться этим, я не стану ему завидовать.

Самым раздражающим письмом, которое я получил, была самоуверенная записка от дяди Колдера Стита, адресованная моему отцу, где он небрежно извещал нас, что они с Колдером заглянут к нам весной. Он был уверен, что мы с радостью примем их в нашем доме, и предвкушал возможность изучить геологию Широкой Долины. Поскольку он полагал, что их чистокровные скакуны не годны для путешествий по пересеченной местности, он вынужден будет для экспедиции одолжить у нас лошадей попроще. Его бесцеремонность возмутила меня, и я тут же отправил ответ, где сообщил об утратах, которые понесла наша семья, а также намекнул, что чума все еще бушует в наших краях. Я предположил, что ему стоит выбрать другое место для отдыха. Мое письмо оставалось вежливым, но едва-едва.

Отец получал письма от дяди Сеферта. Мне очень хотелось их прочесть, но они были адресованы только отцу, и я следил, чтобы их доставляли прямо ему. Если он и отвечал, я не видел его посланий.

Мне пришло еще одно длинное письмо от Спинка и Эпини, написанное рукой моей кузины. Ее соболезнование моим утратам явно шло от всего сердца. Она сообщила мне множество новостей, поразительно хороших, наполнивших меня завистью и разочарованием. Мой дядя решил, что Спинк заслуживает еще одной попытки сделать военную карьеру. Эпини не писала, что ее отец пытается купить для нее лучшую жизнь, но я был в этом уверен. На моего дядю произвела впечатление преданность, с которой Спинк ухаживал за Эпини, когда она болела, и поэтому он купил для него звание. Не самое блестящее, в полку Фарлетон, сейчас размещенном на границе в Геттисе. Спинк и Эпини приедут туда в фургоне, и там Спинк станет вторым лейтенантом Кестером. Их предупредили, что его, скорее всего, определят в снабженцы, но Эпини не сомневалась, что командиры Спинка сразу же оценят его способности и быстро переведут его на более интересный пост.

Письмо было полно волнений: про сборы, про решения, что взять с собой, а что оставить, как полагается вести себя офицерской жене, что Спинк счастлив, но чувствует себя обязанным ее отцу, что, стремясь произвести хорошее впечатление на командиров, Спинк может подвергнуть опасности свое еще неокрепшее здоровье. Она сообщила мне, что совершенно убеждена в целительных свойствах Горького Источника и истратила немалую часть их сбережений на бутылки из голубого стекла с пробками, чтобы взять как можно больше воды с собой. Жители Геттиса страдают от чумы, и она с нетерпением ждет возможности проверить, сможет ли эта вода облегчать или даже предотвращать болезнь. На нескольких страницах Эпини рассуждала о том, на что будет похож их дом, встретит ли она там молодых жен, с которыми могла бы общаться, и семейные пары, чтобы, когда добрый бог благословит ее беременностью, рядом оказались женщины, что-то знающие о родах и детях.