Андрей Стерхов - Атака неудачника

Насчёт того, что делать дальше, никаких сомнений у меня не было. Кровь из носа, но нужно подыграть запутавшейся самой в себе реальности. Пределы — моя родина, Пределы — моя судьба, Пределы нужно беречь. Ну и рассудок их обитателей, как нечто неотъемлемое, разумеется, тоже. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, я — в нашей жизни всегда есть место подвигу — заставил себя улыбнуться, махнул отяжелевшей и непослушной рукой в сторону окна и, как ни в чём не бывало, обратился к Лере:

— Посмотри, подруга, вон на ту рябину у подъезда. Видишь, ветка дрожит?

Судя по выражению лица, унылая картина за окном Леру ничуть не вдохновила.

— Ну, вижу, — промямлила девушка. — Дрожит.

— Почему она дрожит?

— Наверное, ветер.

— Возможно. А может, птица вспорхнула. Или прохожий зонтиком зацепил. Может так быть?

— Всё может быть, — сказала Лера, после чего пожала плечами и спросила: — А это вы, шеф, к чему?

— К тому, подруга, — с трудом выталкивая застревающие во рту слова, ответил я, — что искусство хайку, как никакая иная практика, позволяет проникнуть в суть предметов и явлений. А проникнув, осознать их взаимосвязь и единство. Вот послушай:

Видишь, Лера, иные хайку не так уж и просты. Они учат нас задавать самые важные вопросы, вопросы, на которые нет простых ответов. В принципе, поиск ответов на эти вопросы и есть Путь. Путь с большой буквы. Путь, на котором нет хоженых троп. И пускай наши ответы никогда не бывают окончательными, но они дают нам возможность не потонуть в хаосе жизни и не потерять веру в себя и в других.

Вот так вот вяло нагромождал я слова на слова, переливал из пустого в порожнее, а сам тем временем скользил взглядом по той же самой странице раскрытого журнала. Буквы, напечатанные офсетным способом и шрифтом таймс, сами собой складывались в слова, слова — в предложения, предложения тянули за собой смыслы. И я впитывал их. Впитывал нехотя, помимо воли, но впитывал. Однако в какой-то момент — прошлого уже нет, будущего ещё нет, настоящее — попытка прошлого не допустить будущего — решил, всё баста, рисковать не стоит. Не разум, но звериный инстинкт самосохранения нашептал-подсказал мне, что ещё немного, ещё чуть-чуть и пойду на новый круг. Тот самый, который может вполне оказаться и порочным, и замкнутым.

Вздрогнув, будто током ударенный, я очнулся, потянулся к журналу, с которым явно было что-то не так, и решительно захлопнул его. Мало того — чур меня, чур — сдвинул в угол стола.

— И что, что дальше, шеф? — спросила Лера.

Поначалу я не понял, о чём это она, но потом сообразил, что требует возобновить прерванную лекцию.

— А дальше — в следующий раз, — пообещал я и показал на куранты. — Время позднее, тебе пора домой. Вызывай-ка, подруга, мотор.

Хитрая девушка попыталась упасть на хвост:

— Может, подвезёте, шеф?

Изобразив лживую гримасу искреннего сожаления, я развёл руками:

— Извини, Лера-девочка, но сегодня не могу. Ещё куча дел. Вот такая вот куча.

И показал, насколько эта куча велика.

— Ну и ладно, — беззаботно махнула Лера ладошкой. — На маршрутке доберусь.

Девушка-то моя сегодня при деньгах, подумал я. А вечерний город кишит идиотами. Пожалуй, не стоит ей без провожатого в маршрутках тереться.

И уже доставая портмоне, предложил:

— А что если такси за счёт конторы?

— Тогда такси, — расплылась в улыбке Лера.

Она уже выходила из кабинета, когда я спросил:

— Сегодня говорил, что отлично выглядишь?

— Нет, шеф, — ответила красавица моя, замерев на пороге.

— Говорю.

— Зэнк.

И, ухватив пальчиками края пиджачка, она присела в шутейном книксене.

Минут через пятнадцать моей великолепной во всех отношениях помощницы простыл и след, мы остались в конторе вдвоём — я и Красопета. Кошка по-прежнему лежала на шкафу и делала вид, что спит. Или на самом деле спала. Пошёл бы проверить, но, пребывая в состоянии не состояния, не мог подняться из кресла. Физически чувствовал себя как тот космонавт, который для улучшения аэрации два года взбалтывал банки с хлореллой и вот наконец-то вернулся на родимую Землю. Даже руку поднять, чтобы наполнить стакан порцией виски, и то было проблемой.

Морально чувствовал себя не лучше. Погано я себя чувствовал морально. Не знаю даже с чем сравнить. Разве только с той рыбой, из которой в фильме «Остров» вырезали заживо кусок плоти для суси. Имею в виду, конечно, фильм корейца Ким Ки Дука, а не фильм француза Павла Лунгина. Фильм Дука — жесть: нет плохих, нет хороших, есть живые. Зачётный фильм. А от фильма Лунгина я не восторге. И дело не в качестве картинки и игры актёров, с этим там всё как раз в полном порядке, просто не по душе мне сама идея, проповедующая искупление подобного рода греха. Я золотой дракон, я ангел возмездия, поэтому исповедую, проповедую и воплощаю в жизнь парадигму иного толка: намеренно убил невинного — умри. Откупиться, отмолиться, под юродивого закосить даже и не мечтай. Ей-ей. Иов безгрешный и тот был наказан. А тут — такое.

И всё-таки я принял дозу. Сумел. Добрался до заветного ящика, нащупал, не глядя, бутыль с чёрной этикеткой, плеснул в стакан прилично и, вспомнив чьи-то мудрые слова, что жизнь есть промежуток между двумя порциями виски, выпил залпом. Когда шотландский самогон сделал своё дело, и в груди потеплело, я раскурил дрожащими руками сигарету и попытался разобраться с тем, что со мной произошло. Попытка оказалась неудачной. Оно и понятно. Копать глубоко пока не мог, ещё не пришёл в себя после необычного путешествия, а так, неглубоко, получалось форменная глупость: странноватый стишок из убого журнала забросил меня в Запредельное, а бесхозная кошка вернула меня назад.

Дурдом.

Как есть дурдом.

Стишок ещё ладно, прикидывал я. Может быть. Быть может. Утверждал же поэт: из древней тьмы на мировом погосте звучат лишь письмена. Так что может, может быть. Разберёмся. Но вот кошка… Кошки не могут ходить в Запредельное, не дано им, не то у них устройство, не те у них тактико-технические характеристики. А эта тварь неразумная там была. Точно была. Я лично видел её Там. И тут одно из двух: либо она какая-то особенная кошка, либо и не кошка вовсе.

— Красопета, ты кто? — спросил я, сбил пепел с кончика сигареты в пасть бронзового пеликана и развернулся к шкафу. — Чего молчишь, чудовище?

Я опоздал. Не знаю, на сколько опоздал, на минуту или на секунду, но кошка с шерстью лунного цвета, опасаясь скорого разоблачения, уже исчезла. Испарилось. Будто и не было её никогда.

Вот он, подумал я, тот горизонт, что меркнет, пронизанный струящимся безмолвием.

Подумал чужими словами. Своих слов у меня в ту секунду не было. И быть не могло.