Валентин Маслюков - Жертва

— Страна наша полна чудес, — заговорил Рукосил приятным голосом. — Одно из них перед вами.

Гул голосов вокруг быстро стихал, стало особенно слышно, как могучим хором, все вдруг, вздыхали в уключинах весла, с шуршанием и плеском, большие, как мачты, шли они в воде ровными рядами.

Полная женщина в зеленых шароварах чудовищного объема перевела сказанное неуловимыми переливами мессалонской речи. Выслушав вполоборота, Нута кивнула и вернулась глазами к разрезу. Верно, принцесса и не ожидала других разъяснений, считая это за достаточное.

Юлий не понимал ни ту, ни другую сторону, потому что не имел при себе толмача. Заслонивши рот кулаком, он ссутулился в кресле и, оглядывая Золотинку, пронзительно потом озирался, словно пытаясь уразуметь, что тут вообще происходит. Ни очумелый вид истаявшей от утомления лекарки, ни приятные ужимки Рукосила — ничто не давало ему подсказки.

— Имя этой девушки, которая ложно именует себя Золотинкой, — продолжал Рукосил с новым поклоном, — принцесса Септа из рода Санторинов.

Легкий вздох изумления среди слован, и, когда женщина в зеленых шароварах перевела, еще более явственный гул разноречивых чувств среди мессалонов.

— Она дочь принцессы Нилло, о злосчастной судьбе которой, многие из вас, возможно, еще помнят. Впрочем, начать надо с другого, всего сразу не объяснишь. Так вот, среди прочих государственных обязанностей, возложенных на меня великим государем Любомиром, одна из самых утомительных и ответственных — должность судьи Казенной палаты. Я судья Казенной палаты. — Временами Рукосил останавливался, чтобы женщина в шароварах успевала переводить. Слушали его со жгучим вниманием, которое лишь возрастало от томительной неторопливости покойной и благодушной как будто речи, от вызванных требованиями учтивости поклонов и помавания рук. — Должен сказать, что судья Казенной палаты принужден по роду службы разбирать множество неприятных дел о незаконном волшебстве, ведовстве, о сглазе и порче, о привороте, оборотничестве; глазам его предстает темная сторона жизни. Он вынужден иметь дело с недобросовестными лукавыми людьми, считающими обман доблестью. От этого волей-неволей, принцесса, некоторая смекалка развивается и у самого судьи. И вот прошлой осенью, сколько помнится, в мои руки попал оборотень, который оказался на поверку некой довольно никчемной старухой из Колобжега, имя ее было Колча. А тут надобно заметить, что закон предоставляет судье Казенной палаты весьма широкие полномочия, судья имеет право подвергнуть подозреваемых, я бы сказал, ээ… строгим испытаниям. Весьма суровым. Оказавшись перед лицом таких, я бы сказал, испытаний, старуха стала на путь раскаяния. Она дрожала от страха. Это жалкое существо готово было выдать и мать родную. Матери у нее, однако, давно не было, и потому меня не оставляли сомнения: действительно ли Колча выдала все, что могла? В имуществе Колчи нашли между прочим старый попорченный, но хорошего дела сундук, который старуха по ее уверениям выловила в бушующем море более семнадцати лет назад. Несколько раз я возвращался к этому сундуку, чем-то неудовлетворенный. Сундук представлялся мне волшебной вещью, применение которой не просто было разгадать. Досада, раздраженное воображение, ревность к порученному великим государем делу прямо-таки изводили меня, лишая сна. Наконец, в некотором умопомрачении я схватил топор и обрушил его на проклятую тайну, чтобы разнести ее в щепы. И тайна, как прекрасная женщина, склонилась перед насилием, тайна, очаровательный терпкий запах которой чуяли мои ноздри, тайна, государи мои, открылась. — Тонко вырезанные, чуть вывернутые ноздри Рукосила, казалось, трепетали, когда с невыразимым сладострастием приоткрывал он краешек сокровенного. — Тайна отдалась мне целиком, когда я отчаялся уже на взаимность. Разломав сундук, я обнаружил за внутренней обивкой заложенный туда некогда лист пергамента. Морская вода в свое время попортила письмена, но все же можно было разобрать мессалонский язык, неплохо мне известный в силу служебных обязанностей. — Последовал изящный поклон престолу. — То было письмо несчастной принцессы Нилло. Письмо, как я понял, составлялось в несколько приемов и последняя приписка последовала на гибнущем в море корабле. Нилло уложила свою шестимесячную дочь Септу в сундук, упрятала письмо под обивку, и когда надежда оставила несчастную, с помощью немногих верных людей, которые сопровождали принцессу в ее скитаниях, бросила сундук во вздыбленную пучину. Море оказалось милосерднее к девочке, чем к матери. Принцесса Нилло и все корабельщики до единого утонули, а сундук с убаюканным младенцем, маленькой принцессой Септой из рода Санторинов, выловила старая хищница Колча, о которой я вел речь прежде. И вот что удалось понять из письма: потеряв своего мужа, принца Рея, принцесса Нилло покинула страну. Нилло не погибла вместе с Реем в сожженной крепости, как раструбили по всей Мессалонике Панарины, а с помощью верных людей выбралась из крепости потайным ходом. Заброшенные лесные тропы привели ее в дремучую пустыню, где она нашла приют у святого отшельника. И через восемь месяцев после побега здесь, в пустыне, Нилло родила девочку, нареченную Септой.

Отступивши на два-три шага, Рукосил отвесил Золотинке земной поклон, то есть, согнувшись в поясе, коснулся палубы рукой. Золотинка только поежилась от знака учтивости, достойного царствующих особ.

Закоченев чувствами, она не понимала своих отношений с Юлием, с Рукосилом, не понимала самой себя и так же мало способна была радоваться, как сознавать значение случившейся с ней перемены. Единственное, что не казалось ей загадочным и непостижимым во всем, что теперь происходило, так это поведение Рукосила, который, обнаружив письмо, повел себя так… как должно. Ее не смутило — вряд ли она способна была разбираться сейчас в таких тонкостях — что великодушный Рукосил таил это потрясающее открытие много месяцев. Наверняка он знал, кто такая в действительности Золотинка, когда посылал ее к позорному столбу… и когда допустил ее к Юлию — тоже. Однако нынешнее, несомненное благородство Рукосила и самый размах потрясающего коленца, что выкинула ни с того ни с сего судьба, не давали возможности сомневаться. Так что потрясенная, измученная, ошеломленная и сбитая с толку Золотинка — или принцесса Септа? — приняла подарок судьбы к сведению. На большее она оказалась не способна.

— Однако и в этом мирном убежище, — продолжал между тем Рукосил, кидая на девушку внимательный взгляд, — Панарины настигли несчастную Нилло. Я предполагаю, что дело обстояло таким образом, хотя трудно понять, что именно произошло, пергамент сильно попорчен. С младенцем на руках Нилло оказалась на пустынном морском берегу и, потратив последние свои драгоценности, взошла на купеческий корабль, который держал путь в Слованию. Остальное вы знаете. А вот и само письмо.