Валентин Маслюков - Потом

Никем не остановленные среди криков и стонов, топота, хрипа и беготни, дворецкий с девушкой покинули кухню через один из не заделанных еще выходов и очутились в темном, пропахшем кислыми запахами коридоре. Возле кучи овощных очистков Дракула нашел топор, а Золотинка вооружилась табуретом и долго тащила его с собой, не решаясь бросить.

Счастливо избегая столкновений, они проследовали чередой коридоров, миновали захламленные чуланы, склады, амбары, они отпирали и с особым удовлетворением запирали за собой двери, выходили из шкафов, поднимались по узким винтовым лестницам, где едва можно было протиснуться с табуретом, и снова куда-то спускались через откинутые в полу творила. Наконец, добрую долю часа спустя с вынужденными отступлениями и задержками они проникли в Старые палаты, самое большое здание замка на верхнем северо-западном углу горы.

В пустынном покое, заставленном разновысокими колоннами и арками, по боковым приделам лежал не тронутый с ночи мрак. Настоявшаяся долгим безлюдьем тишина обязывала к шепоту.

— Мы у цели, — негромко сказал Дракула.

— Кто-то идет, — прошептала в ответ Золотинка и крепче перехватила табурет.

Отчетливо определились шаги. Расслышал и Дракула, он не шевелился; затаила дыхание Золотинка. Сквозивший откуда-то сверху свет едва достигал пола. Напряженный взгляд выхватывал низкую колонну с фигурами святых на капители — они застыли, застигнутые врасплох среди оживленной беседы; взгляд нащупывал другую колонну рядом, которая составляла часть совсем иной строительной связи и уходила в вышину, теряясь. Взгляд постигал то приземистые, то взлетающие дуги сводов, своды над сводами, колонны второго яруса, зависшую в пустоте балюстраду, обозначенное туманным столбом света окно…

— Идет, — повторила Золотинка.

Только что запертая дворецким дверь содрогнулась и отскочил запор. Дракула отступил…

Порывай распахнул расщепленную дверь и вошел, не теряя мерности шага. Медное тело его со сплющенной головой едва ли не сверху донизу залито было буро-зеленой жижей. Верно, встречались ему на пути не одни только двери.

Золотинка бросила табурет. Порывай остановился, чтобы достать письмо, сложенный вчетверо лист, и протянул его по назначению.

— Ага! — молвила Золотинка, разворачивая лист. — Спасибо.

Истукан молчал — болван болваном. Дракула ушел в тень и не выдавал себя. Золотинка напрасно поискала его взглядом и снова обратилась к письму.

Волнение и торопливость мысли мешали ей в полной мере оценить то обстоятельство, что несколько заваливающихся строчек были исполнены невозможным прыгающим почерком, в котором с трудом угадывалась рука Видохина. Почерк глубоко больного или рехнувшегося человека: ломаные буквы не держали равнения, то сливались в лихорадочной давке, то разнузданно разбегались. Само же послание не содержало в себе ничего важного или хотя бы внятного. Лжевидохин бессвязно и грубо бранился. Не было ни обращения, ни подписи.

Медный болван надежно хранил в груди (вряд ли он пользовался для этой цели исковерканной головой!) тайну своих скитаний между повредившимся в уме хозяином и потерявшейся в недрах замка Золотинкой. Как он ее нашел? И почему не ведет за собой хозяина? Почему Лжевидохин не использовал болвана ни в каком ином деле, кроме как в бесцельном хождении взад-вперед?

— Ладно, — пробормотала Золотинка, соображая. — Идем со мной. Там получишь ответ.

Выплыл из-за колонны Дракула. Не смея подать голос, он помавал рукой и шевелил губами, умоляя спутницу выставить истукана вон и не тащить его за собой.

— Да-да! — кивнула Золотинка — бессловесное представление ей быстро надоело. — Да, Дракула, и вы тоже. Вы тоже мне нужны. Идемте.

— Охотно, — сказал Дракула, с замечательным самообладанием оставив трусливые ужимки, как только они обнаружили свою бесполезность. Однако через три шага он споткнулся и с грохотом вывалил на пол ключи.

Когда Золотинка нагнулась собирать, Дракула прошептал ей на ухо:

— Куда идти?

— Все туда же, — прошептала она в ответ. — И как можно скорее!

Втроем они поднялись на верхний ярус Старых палат в личные покои Рукосила. И хотя Лжевидохин не был уже в полном смысле Рукосилом и трудно было бы ожидать, чтобы дряхлый старик для какой-то неявной цели вернулся в дорогие его памяти места, где остались без применения притирания, щеточки, ножнички, щипчики и множество других мелочей, которые придают изящество и помыслам, и чувствам, — хотя трудно было ожидать от Лжевидохина в его положении непреодолимого влечения к тонкому белью и такой же неодолимой потребности провести ночь в мягкой постели своего предшественника Рукосила, и Золотинка, и Дракула невольно замедлили шаг.

Здесь было пусто, холодно, сиротливо, раскрытые двери казали смежные помещения, такие же пустые и бесприютные. Еще с прошлого посещения запала Золотинке в память основательная и неколебимая, как плита, кровать, которая представляла собой естественное средоточие обширного покоя. Подвязанный балдахин мутно-розового атласа открывал не тронутые золотистые покрывала. Тяжеловесный стол, основанный на двух резных столбах, пребывал в беспорядке, много говорящем о пристрастиях хозяина: письменные принадлежности мешались с дорогими безделушками и валялся длинный плетенный кнут.

На первый взгляд казалось, здесь никто ничего не трогал многие дни и недели. Золотинка выдвинула ящик, где видела у Рукосила ключ от библиотеки, и принялась шарить среди груды каких-то писем, любовных, судя по случайно выхваченным строкам… Но ключа не было. Естественно, не было. Его-то, по видимости, и тронули, а остальное Золотинку не занимало.

Она еще раз огляделась. Стол, частично вдвинутый в неглубоким выем с тремя большими окнами, стоял у западной стены и потому ни окна, ни стол не пострадали во время ночного града, который пришел с севера-востока. На западе взгляд обрывался в пропасть, сухое ложе ее едва просматривалось; далее открывались косогоры, где можно было, приглядевшись, различить тощие стада едулопов. На противоположном конце покоя мокрый плиточный пол блестел битым стеклом — низенькое двойное оконце глядело во двор, откуда сквозило ветром. Доносилось разноголосое тявканье едулопов, словно бы там, во дворе, хозяйничали собравшиеся в неисчислимом множестве бездомные собаки.

Осторожный взгляд во двор убедил Золотинку, что пробитое на достаточной высоте решетчатое оконце не доступно ни людям, ни едулопам. Если только не занесет сквозняком какую мелочь.

— Здесь, — сказала Золотинка, возвращаясь к северной стене покоя, — здесь лежит то, что мне нужно — бумага. Чтобы написать ответ, который ждет Рукосил, нужна бумага, Порывай. Письма пишутся на бумаге. Чернилами, — зачем-то добавила она еще, кинув взгляд на стол, где высилась порядочная стопа бумаги и торчали в золотом стакане перья. — А бумага, — продолжала Золотинка, — хранится в этой стене, в камнях. Большой запас. Я сама видела. Если это не очень тебя затруднит, разломай мне стену. — Она тронула пальцами белые швы кладки.