Кирилл Алейников - Умирать вечно

Сие есмь жизнь нынешнего человечества. Жизнь постапокалиптическая, последовавшая за Судным днем, страшная и нелегкая. Нет границ у погибших стран, нет централизованной власти, нет закона и порядка, если только не говорить о Законе джунглей, но не том, что твердят в книге Киплинга Маугли и компания. Принцип «мы с тобой одной крови» сейчас так же нелепо звучит, как призывы сумасшедших ораторов от погибшей Церкви блюсти заповеди Господни и страдать во имя светлого воскресения в Царствии Небесном. Ибо Царствие проявилось здесь, и никто более в нем не воскреснет. Ибо как папуас папуасу — друг, товарищ и корм, так человек человеку ныне — враг. Закон же джунглей, единственно верный во все времена, позиционирует грубую силу как единственный способ выжить.

Выживает сильнейший. Это постигли сразу же с окончанием кошмарной войны.

Да, сейчас оплакивают прошлую жизнь, клятут надменных правителей, направивших свои армии не против общего демонического врага, а друг против друга. Клятут безрассудность и животный страх первых дней Апокалипсиса, когда было все равно куда бить — лишь бы бить. Но времени не повернуть вспять, не воротить былого, не изменить того, что есть. На облученной радиацией, зараженной сотнями боевых вирусов планете приходится выживать как угодно, всеми доступными и недоступными способами, закрывая глаза на беззаконие, на братоубийство и загнивание былых ценностей. Выживают кто как умеет: прячась в подвалах и пещерах, в конечном итоге оборачиваясь крысами; строя баррикады и фортификации, чтобы спустя несколько дней безопасности осознать себя заложниками своих собственных стен; ощетинившись стволами пулеметов, бродить в поисках Эдема, Рая на земле, чтобы, так и не найдя его, сгинуть в проклятых полях смерти…

Люди стараются не думать о былом, не думать о Судном дне. Из тех, что не сгорели в пожаре войны, многие уже сошли с ума. Действительно, невероятно сложно осознать гибель привычной реальности, крах всех домыслов и бывших оплотов. Невероятно сложно принять как данность существование тонких миров ангелов и демонов, а значит, и правдивость религии. Пожалуй, человек способен привыкнуть ко всему, кроме мысли о реальности и пугающей близости потусторонних сущностей. Даже теперь, когда Яугон проявился на всех континентах, когда его орды смели миллионные города, люди предпочитают видеть в демонах прежде всего уродливых, диких, опасных животных, а не мифологических чудовищ, ставших оными вследствие грехов прошлой жизни… Никто не говорит о демонах как о бывших живых людях, измененных тайными энергиями вселенной до неузнаваемости, обращенных в чистое воплощение ночных кошмаров и воспаленного воображения. Точно так же ангелы, крылатые, чистые духом и сердцем, людям кажутся пришельцами вовсе не из Библии, не из Царствия… Скорее, пришельцы с иной планеты, по тем или иным обстоятельствам вынужденные перекантоваться на Земле…

Но если черта или беса можно воспринимать как злобное, уродливое, но все же обладающее всеми признаками животного существо, остается великое множество созданий, никак не подходящих ни под одну из классификаций, привычных для людей…

Мы въехали на территорию, где, по словам охотников, в прошлом шли ожесточенные бои бронетанковых дивизий с прорвавшимися демонами. За отсутствием окон в броневике мне пришлось довольствоваться тем, что удавалось рассмотреть через лобовое стекло и в узкую щель бойницы. Повсюду на выжженном поле чернели навсегда остановившиеся танки и машины поддержки пехоты, почва усыпана была обломками, отдельными кусками металла. Редкие жирные птицы иногда взлетали и лениво парили над полем боя, провожая наши грузовики настороженным взглядом.

— Такое впечатление, что у демонов было оружие посолиднее танков, — заключил я свои наблюдения.

— Да нет, они вообще не использовали оружие как таковое, — возразила Ника. — Когда командованию этого рубежа стало ясно, что демоны прорвутся не смотри на бронетанковый заслон, по этому месту ударила артиллерия. Помнишь холмы, которые мы приехали полчаса назад? Там стояли батареи реактивной артиллерии, они и разнесли здесь все в пух и прах. Включая наши же танки…

— Абсурд какой-то…

— Даже не абсурд, а сумасшествие. Все сошли с ума в войну…

— Массовый психоз, — добавил Хакер. — Во вгемя катаквизмов киты выбгасываются на бегег, вемминги устгаивают ггуповые акты суицида, а вуди пгосто сходят с ума и уподобвяются вышедшим из-под контговя гоботам, остановить котогых может вишь одно: пувя в воб…

Я под дефектную речь охотника рассматривал общую мировую карту, на которой все было точно так же, как и на карте России: пятна, пятна, пятна. Зеленые, черные, красные, местами перекрывающие одно другое, местами сливающиеся в настоящие узоры, пугающие рисунки кошмарных последствий войны.

Затем Хакер убрал изображение карты мира и вывел на экран строчки текста.

— Почитай, — предложил он. — Это воспоминания амегиканского повковника газведки. Тепегь он самый известный в миге амегиканец, не считая, конечно же, Эввиса…

— Чем же он так знаменит?

— Ну, он ныне их пгезидент. А до того, как он став пгезидентом, повковник засвужив сваву гегоя, пгобгавшись в самое сегдце Яугона, в мегакгепость Зогоностгом. Говогят, он дошев до Источника…

Я пообещал себе узнать, что такое «Зогоностгом» и почему это мегакрепость, а пока стал вчитываться в белые компьютерные строчки на синем фоне. Сухие, как офицерский отчет, слова описывали первые моменты вторжения демонов на территории Соединенных Штатов, где-то под Детройтом и в самом городе.

«…Повсеместный пожар Детройта зашипел и запарил, когда с неба наконец-то хлынули потоки дождя. Город, лишенный электричества, затянуло туманом и гарью, частые всполохи молний призрачно отражались в дребезжащих от грома витринах и уцелевших окнах высоток. И в остекленевших глазах мертвецов… Когда мы достигли пересечения Пятой и Шестнадцатой авеню, я смог отлично рассмотреть эти мертвые глаза, ведь на перекрестке образовался самый настоящий завал из человеческих тел. Полагаю, то были посетители близлежащих многочисленных клубов и заведений, накрытые в момент бегства летающими тварями. Стрелок на пулемете заметил питающихся человеческим мясом существ раньше меня и, не дожидаясь приказа, открыл огонь. Двоих он снял тут же, еще двоих подбил в полете, остальные же успели скрыться в темноте, визжа как древнегреческие сирены на пути аргонавтов. Под прикрытием второй машины мы быстро проверили место массовой трагедии на предмет наличия живых людей. Так никого и не нашли, лишь мертвецов с блестящими, остекленевшими уже глазами, с разинутыми в предсмертном крике ртами, с развороченными грудными клетками. Казалось, те крылатые твари питались не просто человеческим мясом, но сердцами, умело выгрызая органы из груди. Гарпии, как впоследствии окрестят этих уродливых полуптиц, кружились где-то под тучами и презрительно кричали до омерзения противными голосами, пока мы, вооруженные, обследовали трупы. Полагаю, гарпии отлично понимали: мы солдаты и вооружены, потому и не спускались к нам, не предпринимали попыток расправиться с нами так же, как расправились с безоружными, беззащитными горожанами. Сержант предложил забрать одно из тел подстреленных гарпий на борт для последующей транспортировки в расположение войск, но я отклонил предложение. Не хотелось везти с собою эту мерзкую тварь, уже испустившую дух, но будто бы по-прежнему опасную…