Дэвид Эддингс - Сияющая цитадель

— Для тебя — может быть, но не для меня. Впрочем, начнем с твоих волос и кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Как полагаешь, Итайн, если мы покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти за тамулку?

— В сем нет нужды, Анакха, — сказала Ксанетия. Она сосредоточенно сдвинула брови, и на ее лице понемногу, словно легкий румянец, начал проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветных становились просто светлыми. — Цвет — лишь разновидность света, — объясняла она хладнокровно, а ее кожа между тем бронзовела, и волосы все темнели и темнели, — и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием, властна я и над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляя совершенно свое свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход для меня — и для тебя, полагаю я, также, ибо ты чувствителен к чужой боли. Сие довольно просто. — Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым цветом, почти таким же, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. — Труднее переменить формы тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.

— Что?! — Итайн поперхнулся.

— Я совершаю сие нечасто и неохотно, — продолжала Ксанетия. — Эдемус не предназначил мне быть мужем, а посему нахожу я пребывание в мужском облике крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи и неаккуратны. — Она вытянула перед собой руку и внимательно ее осмотрела. — Цвет, сдается мне, верен. И этот тоже, — прибавила она, взглянув на прядь почерневших волос. — Что думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли я незамеченной в Материоне?

— Вряд ли, о божественная Ксанетия, — улыбнулся он. — Появление твое на улицах Огнеглавого Материона заставит забиться сильнее сердца тех, кто узрит тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверх всякой меры ослепляет мой взор.

— Неплохо сказано, — пробормотал Спархок.

— Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, — улыбнулась Ксанетия. — Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.

— Тебе следует знать, анара, что Итайн — дипломат, — предостерег ее Вэнион, — и его речам не всегда можно верить. На сей раз, однако, он сказал тебе истинную правду. Ты необычайно хороша собой.

Ксанетия грустно взглянула на него.

— В сердце твоем поселилась боль, лорд Вэнион, — заметила она. Он вздохнул.

— Это мои личные трудности, анара.

— Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, и беды одного из нас суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе боль, грозит куда большим, нежели причинить боль всем нам, ибо ссора между тобою и любимой твоей угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия, подвергает она опасности и наши общие устремления.

Они ехали на восток по едва заметной тропинке, которая казалась проложенной скорее дикими зверями, чем людьми. Сефрения с замкнутым окаменевшим лицом ехала позади всех в сопровождении Бевьера и молодого Берита.

Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя указаниям Ксанетии, которая ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.

— Дай ей время, Вэнион, — говорил Спархок. — Женщины зачастую объявляют нам войну лишь для того, чтобы привлечь наше внимание. Всякий раз, когда Элане кажется, что я уделяю ей меньше внимания, чем следовало бы, она устраивает мне нечто подобное — просто затем, чтобы я опомнился.

— Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше, Спархок, — со вздохом отвечал Вэнион. — Сефрения — стирик, но никогда прежде она не вела себя так неразумно. Если б только мы могли узнать, что кроется за этой бессмысленной ненавистью… но от нее мы вряд ли дождемся объяснений. Скорее всего, она ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидит дэльфов.

— Афраэль все исправит, — уверенно сказал Спархок. — Как только мы вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и… — Спархок осекся, похолодев, и рывком развернул Фарэна. — Мне нужно поговорить с Ксанетией.

— Что-то случилось? — спросил Келтэн.

— Ничего особенного, — ответил Спархок. — Поезжай вперед и присоединись ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказать Ксанетии.

Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.

— Ты обеспокоен, Анакха, — заметила дэльфийка.

— Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Она кивнула.

— Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.

— Да, Анакха.

— Это тайна, анара. Афраэль избрала свое нынешнее воплощение, не посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду. Боюсь, это может свести ее с ума.

— Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово, что буду хранить молчание.

— Ксанетия, что на самом деле произошло между стириками и дэльфами? Я не хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужна правда.

— Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначено тебе исполнить дело сие, не познав правду.

— Я элениец, Ксанетия, — страдальчески пояснил он. — Я должен знать что к чему, чтобы принимать решение.

— Так ты намерен судить нас и возложить вину на стириков либо дэльфов?

— Нет. Я намерен выяснить причину такого поведения Сефрении и сделать так, чтобы она изменила свое мнение.

— Неужто она настолько дорога тебе?

— Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?

— Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли, Анакха.

— Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. — Он откинулся в седле. — Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся узнать всю правду от тебя — или от Сефрении, — я попросту спрошу Беллиом.

— Нет, только не это! — В ее темных глазах полыхнула боль.

— Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпения соблюдать все тонкости. А теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить с Сефренией.

— Диргис, — сказала Ксанетия, когда они въехали на вершину холма и увидели внизу в долине типично атанский город.

— Ну, наконец-то, — пробормотал Вэнион, вынимая карту. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. — Он взглянул на карту, затем на вечернее небо. — Спархок, не поздновато ли нам совершить очередной прыжок?

— Нет, мой лорд, — ответил Спархок. — Света еще достаточно.

— Ты в этом так уверен? — осведомился Улаф. — Или вы с Беллиомом уже успели это обсудить?

— У нас не было возможности поболтать с глазу на глаз, — ответил Спархок. — Беллиом все еще могут учуять, поэтому я предпочитал не вынимать его из шкатулки — просто так, на всякий случай.

— Материон в трех с лишним сотнях лиг отсюда, — напомнил Вэнион. — Там уже наверняка стемнело.

— Я, наверное, никогда не привыкну к этому, — кисло заметил Келтэн.

— Но это же очень просто, Келтэн, — начал Улаф. — Когда в Материоне солнце уже заходит, здесь еще…