Дэвид Эддингс - Сияющая цитадель

У одной из боковых дверей произошло краткое замешательство. Вэнион и Халэд решительно преградили путь пожелавшему удалиться главе тайной полиции.

— Ты вспомнил о какой-то важной встрече, Теовин? — сладким голосом осведомился Сарабиан.

Теовин смотрел на императора с исступленной, неприкрытой ненавистью.

— Если ты недоволен мной, Теовин, я с радостью дам тебе удовлетворение, — продолжал Сарабиан, многозначительно покачав шпагой. — Будь добр, вернись на место. Мои секунданты найдут тебя после заседания.

Вэнион одной рукой крепко взял за шиворот главу тайной полиции, развернул его и указал на пустое кресло. Затем он бесцеремонным пинком придал Теовину начальное ускорение.

— Это предисловие начинает утомлять меня, господа, — объявил Сарабиан, — а посему перейдем к делу. Неудавшийся мятеж в Материоне был прямым ответом на прибытие сэра Спархока. У различных беспорядков, которые вынуждали атанов метаться по всей Империи, один и только один источник. У нас есть враг, и он составил заговор с целью свергнуть правительство и лишить меня трона, и, как я и должен был предвидеть, зная тех, кто притворяется, будто служит мне, он нашел немало добровольных помощников в самом правительстве.

Одни чиновники изумленно ахнули, другие побледнели, сознавая свою вину.

— А теперь, господа, будьте очень внимательны, — продолжал Сарабиан. — Сейчас начнется самое интересное. Многие из вас удивлялись долгому отсутствию министра Колаты. Уверен, вы рады будете узнать, что Колата сейчас присоединится к нам.

Он обернулся к Улафу.

— Не будешь ли ты так добр, сэр рыцарь, пригласить сюда министра внутренних дел Колату?

Улаф поклонился, и Келтэн, поднявшись, вышел вслед за ним.

— Министр Колата как глава всех полицейских сил Империи отменно разбирается в преступной деятельности, — сказал Сарабиан. — Бьюсь об заклад, что мы услышим от него немало интересного касательно нынешних дел в Империи.

Келтэн и Улаф вернулись в зал. Между ними, смертельно бледный, шел министр внутренних дел. Однако отнюдь не его бедственный вид вызвал шум и крики среди чиновников — а то, что главный полицейский Империи был закован в кандалы.

Император Сарабиан бесстрастно слушал протестующие вопли своих чиновников.

— Как я справляюсь, Элана? — краем рта чуть слышно спросил он.

— Я бы сделала все иначе, — ответила она, — но это, в конце концов, вопрос стиля. Когда все закончится, я выскажу тебе свои замечания. — Элана взглянула на чиновников, которые, повскакав с мест, что-то возбужденно кричали. — Не позволяй им увлечься, Сарабиан. Напомни им, кто здесь главный. Будь с ними очень тверд.

— Слушаюсь, матушка, — улыбнулся он. Затем обвел взглядом свое правительство, набрал в грудь воздуха и оглушительно рявкнул:

— ТИХО!

Ошеломленные чиновники смолкли.

— Больше я не потерплю никаких перерывов в процедуре, — сказал Сарабиан. — Правила изменились, господа. Мы не станем больше притворяться цивилизованными людьми. Я буду отдавать вам приказы, вы — исполнять их. Позвольте вам напомнить, что вы не только служите, но и живете на свете с моего соизволения. Министр внутренних дел виновен в государственной измене. Заметьте, что никакого суда не было. Колата виновен, потому что я говорю, что он виновен. — Сарабиан помолчал, осваиваясь с новой мыслью. — Моя власть в Империи безгранична. Я — и правительство, и закон. Мы намерены подробно допросить Колату. Внимательно слушайте его ответы, господа. От того, что он скажет, зависят не только ваши посты в правительстве, но и ваша жизнь. Министр иностранных дел Оскайн допросит Колату — не о его вине, которая уже установлена, но о его сообщниках. Мы намерены выяснить все раз и навсегда. Можешь начинать, Оскайн.

— Слушаюсь, ваше величество.

Оскайн поднялся и молча ждал, пока Сарабиан вновь усядется на трон. Министр иностранных дел облачился в мантию из черного шелка, и этот выбор был не случаен. Черные мантии в Тамуле встречались редко, однако встречались. Судьи и имперские прокуроры, например, всегда одевались в черное. Черный шелк прекрасно оттенял бледность министра иностранных дел, подчеркивая суровое выражение его лица.

Халэд поставил перед возвышением грубо сколоченный деревянный стул. Келтэн и Улаф подвели Колату к стулу и без особых церемоний усадили.

— Ты осознаешь свое положение, Колата? — осведомился Оскайн у узника.

— Ты не имеешь права меня допрашивать! — тотчас огрызнулся Колата.

— Ломай ему пальцы, Халэд, — приказал Спархок, стоявший за троном Эланы.

— Слушаюсь, мой лорд, — отозвался Халэд. — Сколько?

— Для начала — один или два. Как только он опять заговорит о правах Оскайна или своих собственных — ломай ему пальцы.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд крепко взял министра за запястье.

— Остановите его! — в ужасе завизжал Колата. — Кто-нибудь, остановите его!

— Келтэн, Улаф, — сказал Спархок, — убейте первого, кто сдвинется с места.

Келтэн обнажил меч, а Улаф поднял топор.

— Вот видишь, старина, — сказал Оскайн человеку, обмякшему на стуле. — Ты и так не пользуешься всеобщей любовью, а приказ принца Спархока только что уничтожил остатки малейшего сочувствия к тебе. Ты заговоришь, Колата. Рано или поздно ты заговоришь. Мы можем облегчить твою участь или же наоборот, но ты станешь отвечать на мои вопросы. — Лицо Оскайна было безжалостно.

— Они убьют меня, Оскайн! — взмолился Колата. — Меня убьют, если я скажу хоть слово!

— Тогда ты в безвыходном положении, Колата, потому что, если ты будешь молчать, тебя убьем мы. Ты действовал по приказу Киргона, не так ли?

— Киргон? Чепуха! — вспыхнул Колата. — Киргон — это миф!

— Вот как? — Оскайн взглянул на него с нескрываемым презрением. — Не притворяйся глупцом, Колата. У меня не хватит терпения выслушивать все твои глупости. Ты получал приказы из кинезганского посольства, а доставлял их чаще всего человек по имени Крегер. — Колата ошеломленно уставился на него. — Закрой рот, Колата. Отвисшая челюсть придает тебе дурацкий вид. Нам уже многое известно о твоем предательстве. Все, что нам нужно от тебя, — кое-какие подробности. Впервые к тебе обратился некто, кому ты доверял и кого, по всей видимости, уважал. Это сразу же исключает кинезганца. Тамулец не может испытывать к кинезганцам ничего, кроме презрения. Принимая во внимание свойственную нам гордыню и чувство собственного превосходства, я бы исключил также арджуна или эленийца из западных королевств. Остается только другой тамулец, атан либо… — Глаза Оскайна вдруг расширились, на лице выразилось безмерное изумление. — Стирик!

— Чушь! — слабо просипел Колата, но глаза его исступленно заметались, словно он искал укрытия.