Ян Сигел - Дети Атлантиды

— Не удалось, — ответила Ферн. — Окно закрыто очень плотно.

Миссис Уиклоу издала странный звук, что-то среднее между брюзжанием и сопением.

— Не нравится мне все это.

— Нам тоже.

Теперь Ферн и Уилл избегали приближаться к комнате Элайсон, хотя в доме никто не мог бы этого видеть. Они почувствовали, что в ней заключена великая тайна, и неосторожный поступок может взорвать стены и унести прочь и дом, и холм, и вересковую пустошь. Ничто не удержит порыв могучей силы, и останется только черная дыра с одинокой звездой в ее глубине.

Когда в пятницу появилась Элайсон, они увидели ее уже совсем другими глазами. Это она требовала

не открывать ее дверь в ее отсутствие, она надевала перчатки из кожи хамелеона, которые принимали очертания руки, она пользовалась телевизором, чтобы заглянуть в бездну. Уиллу стало казаться, что многое подтверждает ее ведьминскую сущность. Внезапное прищуривание ее холодных сверкающих глаз, пляшущие морщинки вокруг ее улыбки, изменчивой, как вода, волнистость ее волос, окутывающих тело, как туманная мантия.

Но Ферн чувствовала нечто еще более тревожное: ей казалось, что под поверхностью тонкой, как папиросная бумага, физической оболочки Элайсон прячется дух, давным-давно потерявший свою человеческую сущность.

Интересно, сколько ей лет, думала Ферн, сидя за столом и глядя на кожу Элайсон, натянутую на кости так туго, будто под ней не было никакого мяса. Ей может быть сколько угодно лет. Возможно, очень, очень много… В сознании Ферн возник образ другой Элайсон, Элайсон с пухлыми щеками… Она стояла в поле, в грязи, задрав юбку до колен, и с выражением ужасного голода глядела на высокий дом на дальнем холме. Кто-то звал ее: «Элис! Элис!» Звук этого голоса словно прозвучал в ушах Ферн. Элайсон встретилась с ней взглядом, и ее глаза расширились, будто она тоже услышала этот зов. Но голос и видение пропали, и между ними не было ничего, кроме накрытого к ужину стола.

В холле зазвонил телефон. Ферн подбежала к нему первая, обрадовалась, услышав голос отца, но Элайсон схватила трубку прежде, чем Ферн могла хоть что-нибудь сказать и, блеснув треугольником улыбки, зажала в тиски руку Ферн, которая пыталась освободиться, испугавшись холодных сильных пальцев Элайсон. Ферн разозлилась на себя за эту борьбу. Ее чуть подбодрила мысль об Лугэрри, собака не попадалась на глаза с того момента, как появилась Элайсон, но Ферн видела ее тень в саду и знала, что они не одиноки.

— Извини, — сказала Элайсон, когда они вернулись в кухню. — Я не хотела тебя обидеть, но мне нужно было сказать Робину нечто очень важное, и я боялась, что не успею.

— А что это важное? — спросил Уилл.

— Да насчет амбара… Мой приятель приедет посмотреть и измерить его завтра утром. Возможно, мы вынесем оттуда корабль.

— Только не сломайте его, — взволнованно сказал Уилл.

— Вам нужно померить… — начала Ферн. — Да, это, конечно, очень серьезно.

Элайсон холодно посмотрела на нее, но Ферн сохранила простодушное выражение лица. Она еще такая маленькая, все принимает за правду.

В эту ночь Ферн снова увидела Элайсон во сне. Она стояла в грязи посреди поля, ее звал мужчина цыганского типа в испачканных штанах. Элайсон, казалось, не слышала его, ее внимание было поглощено домом вдали. Она взмахнула рукой, и с земли поднялась влага, которая собралась в облако, сверкнувшая молния ударила в крышу, мужчина упал на колени, но Элайсон его не видела. Грохотал гром, и при вспышке второй молнии Ферн увидела изменившееся лицо Элайсон: кожа на нем так натянулась, что стала прозрачной и под ней забелели кости. Сквозь кожу на груди красным огнем светилось сердце.

Ферн проснулась, чувствуя, как по лбу градом катится пот. Она решила, что гром настоящий, что он ее и разбудил, но вокруг все было тихо. Затем она услышала легкие шаги — кто-то шел к лестнице. Сопения не было, значит, это не был незваный гость. Она открыла дверь и выглянула наружу.

Это был Уилл. Она тихонько позвала его, но он не откликнулся. Когда он повернулся, чтобы спуститься по лестнице, она увидела, что глаза его закрыты. Как раз после смерти матери у Уилла обнаружилась склонность к лунатизму, но это продолжалось недолго, и Ферн думала, что он вылечился. Ферн пошла за братом, зная, что его нельзя будить. Она решила при первой же возможности вернуть его в спальню и уложить в постель. На повороте лестницы Ферн остановилась. В холле должно было быть темно, но на этот раз по полу светилась тонкая полоска, по которой, как по дорожке, и двинулся Уилл. Это не был слабый свет электричества, это было бледное, холодное сияние, подобное лунному свету, оно бежало от двери гостиной к началу лестницы, где сразу обрывалось. В гостиной, казалось, кто-то разговаривал. Ферн шепнула: «Уилл!» Но она опоздала. Брат уже вошел в приоткрытую дверь.

Ферн спустилась еще на несколько ступенек, стараясь не шуметь, уговаривая себя не поддаваться панике, хотя паника уже охватила все ее существо. Что-то более глубокое, чем инстинкт, подсказывало ей: вот она, граница, за которой прячется опасность, которая гораздо ужасней, чем комната Элайсон или незваный гость, не оставляющий следов.

Очень осторожно Ферн подошла к двери. Здесь уже можно было различить голоса. Женский — очевидно, голос Элайсон — звучал ниже тоном и очень жестко. И другой — серый, бездушный, хриплый и очень низкий. А между ними монотонный голос Уилла, который отвечал на какие-то вопросы.

Ферн охватило чувство, которое было сильнее страха, сильнее любопытства. Согнувшись как можно ниже, она пробралась в гостиную, прячась в длинной тени от спинки высокого кресла. Почти распластавшись по полу, она заползла за кресло и наконец увидела, что происходит в комнате.

В середине гостиной полыхало бездымное, бело-голубое пламя, плюющееся злобными искрами, которые гасли в обивке мягкой мебели. Ковер, свернутый в рулон, был отодвинут в сторону. На полу была начерчена пентаграмма с кругом и какими-то символами в середине. Откуда-то веяло холодом, то ли от белого огня, то ли от линий на полу. Элайсон стояла около пентаграммы, красное платье так облегало ее худое тело, что грудь и бедра казались обнаженными. Внутри круга стоял Уилл, глаза его все так же были закрыты. Рядом с огнем, на постаменте, находился источник серого голоса. Идол. Ферн видела движение каменных губ и блеск широко открытых глаз. Разум отказывался в это верить, это были шутки зрения и слуха, но хотя рассудок сопротивлялся увиденному, в гостиной ничего не менялось. Потрясение было настолько велико, что только спустя несколько минут Ферн стала прислушиваться к смыслу разговора.

— Вы пытались войти в мою комнату? — спрашивала Элайсон.