Беркем Атоми - Чиста пацанская сказка - 2

Отмахавшись от восторженно виснущей жены частью свежеподнятого золота и подтолкнув ее в сторону модного отдела, Марат вылез из воняющего бабскими штучками полуподвала и не торопясь пошел по рынку в направлении давно примеченной ломбардовской вывески. Базар уже начал помаленьку свертываться — солнце поднялось в зенит, скоро прозвонят к обедне… Или к мессе, че у них тут за сходняки, надо выяснить. А то неудобно может получиться… — новый руководитель завязал на память узелок, машинально отыскивая глазами пивнушку: жажда снова дала знак, что калиево-натриевый баланс нужно изредка подновлять… Да и сожрать уже чего-нибудь можно. Эх, есть свой цимес и в ызырбучанцах. Вот нет их — и шашлыка нет. И шаурмы. — рефлекторно сглотнул Марат. — Одни толстомордые тойфели со своей свининой задравшей. А ведь и так чуть не каждый день чучку трескаю — харам, ой харам…

Пивняк оказался рядом с ломбардом — несколько столиков на мостовой, в пятнистой тени от дерюжки на шестах… Сначала, или потом? — задумался Марат, нащупывая в кармане трубку. — Сначала. Вдруг опять тупой попадется, нервы начнет портить. А на душе так хорошо, мир и покой, понимаешь… Пиво шустро принесла симпатичная девка с добросовестно наеденным задом. Прихлебывая светлое, Марат уютно растекся в креслице, щурясь на неторопливую движуху рыночной площади.

… Это ж надо. Ни карманников, ни кидал, чтоб в три листика или в наперстки — ни боже мой, стражники вон стоят — подойди, попробуй коня провесить — сто пудов, не поведутся и покрутят… Но ведь так не бывает! — Марат поставил на столик пустую кружку и принялся забивать трубку. — Не может такой жирный лох безпостриженным гулять, не бывает такого…

Мимо размеренно шествовали ихбинкракцы в воскресных прикидах, и это действительно было весьма впечатляющим зрелищем.

… О какой лось, пузо как у министра… Цепка золотника на полтора, а то на два… Штаны новые, ни дырки, ни пятнышка; клифтяра — бархат, о! у него и на шапке рыжье, вон че… Такого вывернуть — на пяток-десяток монет всяко подымешься, даже если барыга — тварь последняя…

… Или во — две шаболды, тоже не хило прикинуты. И на шее, и на ушах, да марочки шитые, у нас на Похинхине такие по монете минимум катили… И жрачки каждая на одну-полторы монеты тащит. И это не блатота еще, у блатных на рынок есть кого заслать. Это простых смертных бабы-то, во как…

— Фам пофторить, герр чужестранетс?

— Да, майне-кляйне, данке… — рассеяно ответил странный посетитель, провожая взглядом долговязого кантора Диркшнайдера, прогуливающегося по рыночной площади под ручку с супругой.

… А вон того длинного я бы и сам облегчил по случаю… Гайка уж больно приметная, наверняка монет за тридцать уйдет… Котлы — еще двадцаха; цеперович — да, богатый цеперович, не как у того лоха, плетение «бисмарк», рогатая, монет восемь-десять; и с бабы на чирик еще — да, семьдесят верных, такого фраера на Мусорскве версту назад бы заземлили, бесса-мненья… О! Смотри-ка, и тут не стерпели… — в миновавшую Марата парочку врезался скатившийся с крылечка ломбарда кувыркающийся тойфель, принятый было Маратом за опытного карманника, «оступившегося на лестнице». Однако, прекрасно исполнив первую часть трюка, тойфель остался лежать в пыли, не делая попыток «удержаться на ногах» или «помочь тем, на кого так неосторожно налетел»… Неужели будет работать, когда лохи начнут его подымать? Ай молодца, товарищ, редкостный нахал! — восхитился Марат, усаживаясь поудобнее.

Длинный фраер, возмущенно сверкая глазами, вернул свою бестолково сучащую конечностями супругу в вертикальное положение и с поднятой тростью подступил к слабо копошащемуся в пыли карманнику… Ага, брателла, не все коту масленница… — посочувствовал бедолаге Марат. — Ты, по ходу, не особо удачно приземлился, да щас еще от этого огребешься. Ну че, кинуть тебе поддержки… Рассчитывая снять с ширмача немножко инфы по местной братве, Марат попытался вытянуть в сторону событий третью руку, но обломался: аджну-баха, находившаяся в сложных отношениях со спиртным, работать отказалась… Ну и хрен с ым. — не обиделся Марат. — Встанем да ножками подойдем; чай, не бары…

— Ой-вэй! — прикалываясь, заголосил Марат с йоббитским прононсом, подавая руку встающей бабе длинного. — Какой цорэс, надо же себе! Вы таки не ушиблись, дорогая госпожа? Ваш супруг, я вижу, остался несокрушим, да, есть еще крепкие мужчины…

Фрау Диркшнайдер, тут же ставшая томной и ранимой, повисла на руке галантного чужестранца всей своей тушей, а тупой кантор расплылся до ушей, забыв о несчастном карманнике:

— Данке, данке, молодой госпоттин… Песопрасие, фы сокласны? Приличному тойфелю уше по улитсе не пройти! Киттаются тут фсякие!

— Ой, а что с этим несчастным?! — округлил глаза Марат, с трудом отцепляясь от томной канторши — Вы только себе гляньте! Он не может встать, он ушибся!

— Охота фам, прафо, фоситься со всяким туммкопфом. — фыркнула канторша, обиженная переносом внимания. — Это же есть Бух, пывший органист. Фот уфитите, сейчас он фстанет и пудет клянтчить у фас пфенниг…

— Бух?! Точно, Бух… — скривился кантор. — Как это я сразу не токатался… Пойтем, торокая. Еще расс данке, герр чужестранетс.

Слащаво улыбаясь вслед удаляющейся парочке, Марат нащупал у возящегося внизу тойфеля ворот и рывком придал ему вертикальную ориентацию. Точно, синяк. Запах от постоянно бухающих ни с чем не спутаешь — перегар позавчерашний, вчерашний, свежак, плюс вонь похмельного пота от несвежих одежд… Сука! — разочарованно сплюнул Марат. — Обычный синяк! Чтоб ширмач так вонял — скорее уж мента в рай пропустят. Ладно. Хоть шерсти клок, а снять надо…

— Ну ты че, э? А ну стой прямо.

— А чо? Че фам с меня нато, уфашаемый? — щуплый тойфель собрал кожу на пропитой морде в жалобную гримасу. — Фам-то я че стелал? Хфатаете, трясете староко польного тойфеля… «Стой туда, стой сюта»… Я уше отслушил срочную, чтоп фы знали…

— Не ной, а то ща как печень подлечу. — мирно предложил Марат, заметив, как цепко обшаривают его глаза бухарика. — Пошли, налью кружечку, товарищ Бух. Хе, «Бух»… Тебя не Арик звать?

— Найн. Ёхан Севостьяныч, попрошу… А че?

— Да так… В цвет бы вышло. — Марат вернулся за столик и выпнул из-под него еще один табурет. — Падай, Бух. Вон, там есть еще, залей трубу.

— Фот это труккое тело. — удовлетворенно пробормотал синяк, благоговейно цепляя кружку дрожащей клешней. — Так я допью? Данке… Фсекта рат растелить стол с культурным… а фы, кстати, ис каких мест, уфашаемый?