Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды

Население Леса никогда не забывало, каким концом копье втыкается. Соседи его тоже выросли не в парнике между огурцами и дынями. Так что ожиреть на покое и позабыть о чистке оружия Лесу никто не позволил. Вот и вышло, что для подъема ополчения в любом краю необъятного и малонаселенного Леса, достаточно было проплыть в небесах грифону с бочкой горящей смолы. Видно отовсюду; а двигаться надо туда, куда летит небожитель.

Совсем скоро — буквально за одну ночь — под рукой Опоясанного сошлись сто восьмерок медведей всех мастей и размеров, двадцать восьмерок чьелано: пестрых, золотых, белых и угольно-черных. Волки считались не восьмерками, а десятками. Боевой порядок десятки строился на двух четверках, отвлекающей и нападающей. А еще два волка оставались в резерве. Чаще всего это были самый опытный и самый молодой… Только раз Спарк видел правильную атаку волчьей лавины. Сотня или две серых зверей накатываются на строй мерной рысью, потом берут разгон — кажется, даже лениво переваливаясь с боку на бок; вдруг спохватываешься: да они ведь уже летят! Летят плотно, сбившись в мощный серый клин… а по спинам бегущих разгоняется лучшая — самая легкая, быстрая и свирепая десятка. И, когда щитоносцы умело склоняют длинные копья, эта самая десятка вдруг делает прыжок — из-за удвоенной скорости разбега, неимоверно длинный — легко перелетая закованные и оскаленные сталью первые ряды фаланги, нацеливаясь под знамя. Обрушивается на головы в середине строя, калеча руки, перехватывая сухожилия, полосуя направо и налево шипами боевых ошейников. Мгновение — и в стене щитов распахивается прогрызенная со спины брешь. В нее-то и бьет серый клин; и спасти от этого могут лишь стрелки, да не десяток, не два — а только сплошная завеса, залпы в упор, сотня на сотню. Но и тогда волки не отменяют атаки, не сдерживают разбега: врезаются прибойной волной, мечтая не уцелеть, а убить. И вот ради этого ощущения: когда земля дрожит под ногами, когда слитное движение увлекает за собой, и нечувствительно забываешь собственную трусость — ради одного этого чувства, и даже его бледного отблеска многие неглупые люди соглашаются надевать форму и выделывать нудные кунштюки на плацу с оружием…

Волков, которые так живо напомнили Спарку Берег Сосен, собралось тысячи две. А сколько собралось ежей, наместник даже не стал считать. Колючие шары заполнили всю опушку. Выпили воду в трех ручьях. Вынесли два лагеря в степь. Утыкали все вокруг сперва мишенями — а потом эти самые мишени стальными иголками, метательными звездочками, стрелками из духовых трубок, и какими-то вовсе непонятными кусками железа, больше всего похожими на развертку осьминога, но летавшими по заковыристым петлям и выходящими на цель сбоку или вообще со спины. Все это железо свистело и визжало каждый день; ежи шныряли под ногами; на опушке громоподобно рычали медведи, по вечерам на холмах перекликались часовые стаи Тэмр… Людям в городке казалось, что они попали в страшную сказку. Однако уже на третий день горожане освоились и совместно с охотниками выставили две сотни стрелков.

Движение по Тракту перекрыли. Проезд в ворота форта наглухо засыпали, мост разобрали. Полуготовые стены и ворота городка закрыли так же. Спарк торопился: со дня казни Этавана прошла всего половина октаго, но и это невыносимо долго, когда твою девушку в любой момент могут счесть ведьмой. Войско вполне разделяло его чувства: еды с собой у каждого было не так, чтобы очень. А охотой армию не прокормишь. Так что назначенный Доврефьелем командир — поседевший в пограничных стычках медведь с Берега Сосен — отдал приказ выступать в тот же день, когда тройка грифонов привезла его в Пустоземье.

И снова началась деловитая суета, звяканье, приглушенное бряканье и сержантская ругань; замелькали цветные картинки, имевшие для Игната значение только в той степени, в которой приближали его к девушке, ожидаемой вот уже десять лет.

— Десять лет на том болоте люди тонут! Как же они прошли?

Посадник ГадГорода оперся на парапет. Перегнулся через стену. Поморгал. Протер глаза. Сплюнул в ров.

Войско никуда не исчезло. В одну — не сказать, чтоб очень прекрасную! — ночь подошли тысячи и тысячи неизвестно кого. Подошли, конечно же с юга. Тут посадник ничуть не удивился. В последнее время неприятности только с полудня и приходят. А вот как они ухитрились обойтись без Тракта, протащить столько войска напрямик лесом, да потом еще по болоту? Оставили Косак по правую руку — там, небось, и знать не знают, что ГадГород в осаде. Князь дороги перехватил, а эти вовсе без дорог. По болоту влезли, и на тебе: стоят почти перед воротами!

И, главное, кто они? Волчий Ручей, «вольное владение»? Которое Тиреннолл мог запросто прихлопнуть крышкой от ночного горшка?

Да нет, внезапно понял Корней. Это — Охота! То незримое, страшное, веками таившееся в зеленом непроглядном лесном сумраке; обратная сторона светлой привольной степи. Вот кто снес до бревнышка Волчий Ручей; вот на ком кровь Транаса и всей его отчаянной сотни; вот кто одним шевелением клыка извел городскую ахтву с Тракта. Если Берт Этаван сговорился с этими… Корней опустил голову: надо было поставить на дыбу!

Потом опять поднял взгляд. Да хоть сдохну завтра, а друзьям буду помогать, как сумею. Стыдно, что тогда слабости поддался, и взять приказал… Теперь надо без визгу обойтись. Хватит и того, что четвертники все колотятся, как тот прапорец на ветру…

Посадник обернулся направо, где городскую стену занимали молчаливые старшины. Поманил Тигра:

— Что, Ведам Таран с его девками и нездешними глазами еще здесь?

Тигр молча кивнул. Корней приказал вполголоса:

— Вели его звать ко мне. С девками, конечно. Только, Тигр, звать, а не взять! Вежливо.

Тысяцкий кивнул и ушел, расталкивая окаменевшую от страха толпу горожан. Корней повернулся теперь налево, где новыми монетками сияли послы Князя. Воевода любовно огладил шубу, развернул соболиный воротник:

— Разве мы тебе врали? Вот они, южане-то под стенами! Впусти нас, на стенах от них оборонимся. Вместе легче!

Посадник поглядел на Михала и вдруг понял: а так и было задумано. Князь сколько лет из нас жилы тянул. Пугал южанами. С Неславом хитромудро крутил, а я и радовался, дурак, что на посадничье кресло влезу. А южан, наверное, нами пугал. Кто теперь поймет, с кем же все-таки сговорился Берт Этаван… если и его Князь не подставил на костер. Лишней боязни ради.

И что теперь?

— Теперь бы их разозлить покрепче… — Михал Макбет азартно потер ладони, прищелкнул пальцами. — Пусть бы в звериной ярости своей и кинулись на стены. А тут всех положим…

Воевода не договорил, но Корней и так знал: отпугнешь волка от овчарни, придет назавтра.