Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды

Вторая десятка Тэмр села на спину щитоносцам. Неслав сразу же рыкнул:

— Вперед! Волки за нас! — и, пока племянники Этавана привыкали к дикой новости, ватажники во главе с Арьеном вылетели на склон. Громила приказчик увязался следом. Разом обрушились на шестерых бандитов, которые неудачно пытались зайти с тыла. Дорвавшись, наконец, до подвигов, Тальд первым же ударом разрубил своего противника почти пополам. Арьен положил одного и напал на второго, а когда тот повернулся отбить, Сэдди свалил бандита любимым колющим: всем телом, с разворота — насквозь просадив заклепанную кольчугу. Ярмат, злой от раны и собственной неуклюжести, бросил левой рукой дротик — только раз, зато точно в неприкрытую железом ступню. Разбойник споткнулся. Ингольм тотчас вклепал ему молотом по голове, да так, что купол шлема прогнулся внутрь. Неслав сделал два финта коротким мечом, и третьим движением убил своего противника. Последнего хладнокровно застрелил Таберг — чуть ли не с десяти шагов, стрела едва успела набрать силу. Бой закончился, и ватага перешла к сбору добычи.

Тайад на все это не смотрела. Ее интересовал проводник. Страха он не проявил, но и в сечу не полез. Спарк вышел навстречу волкам, сделал несколько жестов. Серое зверье послушно рассеялось по склонам, принялось стаскивать убитых в одно место. Берт и Самар смущенно отирали лбы: стыдились, что не успели в бой. Тик, Горелик и Кан помогали длинному дедушке Галю успокаивать лошадей. Обычно спокойные, ломовики ржали, взбрыкивали и вертелись, видя вокруг себя серую смерть, чуя густой и страшный звериный запах. Вот гнедой попал копытом в котел, звонко стукнула подкова… Брас и подраненый вчера кашевар в три дрожащие руки пытались развязать мешок с крупой, не замечая, что припас вытекает снизу, через дырку от стрелы. Тайад хотела приказать, чтобы взяли другой куль. Но повернула голову, и забыла: до каши ли тут?

Взлетело кровавое солнце. Проявились из предрассветной сумрачной мглы — серебристо-зеленая степь, перепутанные пряди ковыля, темные пятна и полосы, где лежали и волокли тела; серо-желтые повозки; фургоны, истыканные стрелами, и оттого похожие на громадных щетинистых кабанов… Все цвета резкие и грязные: словно просыпаешься от кошмара — а окружающий мир кажется продолжением сонного ужаса.

Неслав и Арьен, натужась, откатывали самую легкую телегу. Тальд застрял где-то, сдирая доспехи с убитых. Сэдди уже нагреб поясов и ножей, с прибаутками выкладывал их на траву, готовил к дележке. Опомнившийся купец пошел снаружи вокруг табора, выдергивая стрелы из полотняных фургонов, и грязно ругаясь при виде пробитых мешков, просыпанного на землю зерна, расколотых стеклянных чаш, за которые уже не возмешь втридорога. Все что-то делали, только проводник стоял столбом, повернувшись на запад, к черной полосе леса.

Послышался дробный топот. Неслав свистнул — ватажники оставили добычу, с ворчаньем и вразнобой вынули мечи. Тревога оказалась напрасной: десятка Хонара пригнала разбойничьих лошадей.

— Лошади — это хорошо! — Берт радостно стукнул кулаком в ладонь. — У нас половина хромых… Здорово! Неслав, кони чьи будут?

— Спарка спроси, — поняв, что воевать не нужно, Неслав вернулся разбирать взятое добро. Берт обратился к проводнику:

— Коней…

— Забирай, — просипел Спарк, — на ярмарке сочтемся… Не первый раз вместе ездим… Волков не бойся, не тронут.

— Вели своим побыстрей собираться, хозяин, — подошедший Ульф озабоченно глянул из-под ладони на северо-восток:

— Боюсь, пыльная буря подходит. Хорошо, что нам ехать в другую сторону. До хутора где-то полдня. Ну, кони у нас плохи, да мы все устали… Так хоть заполдень дойти. А каши пусть не варят, всухомятку поедим. Главное, убраться отсюда поскорее.

Берт согласно кивнул головой и пошел распоряжаться. Спарк опять накинул капюшон. Забрался на сено в фургоне, кивнул проходящему мимо Арьену:

— В полдень разбуди! — и заснул, нисколько не заботясь уже, что подумают о его куртке, Зове и способности разговаривать с волками.

Приснился Игнату дом. И так ему легко стало во сне, до того хорошо и спокойно… Проснувшись на ухабе, Спарк едва не расплакался, видя вокруг надоевший фургон, а за полотняными стенками угадывая все ту же пыльную сухую степь.

Причина, по которой бесстрашный и загадочный проводник не пустил слезу, сидела в изголовье, тихонько напевая колыбельную. Звали причину Брас, было ей восемнадцать лет, и служила она у госпожи Тайад Этаван — все, как в позапрошлом году. Плакать при ней Спарк постыдился. Едва парень открыл глаза, Брас выпалила:

— Так ты, значит, оборотень?!

Спарк улыбнулся, вспомнив, как сам при первой встрече принял за оборотней Гланта и Терсита — а те ведь были в обычных пыльниках с капюшонами. Сам он нынче ночью влез в хауто да Тэмр, щеголял зубастым капюшоном и хвостом. Выл, как не всякий пес может. С волками поутру только что не обнимался. Да еще и глаза карие, нездешние. Теперь чего удивляться: назвался вервольфом, полезай в… Ну, куда они там полезают? Проводник пожал плечами:

— Не спрашивай, а я врать не стану. Потом, меньше знаешь — крепче спишь. У вас, я слышал, колдунов на костре жгут.

Девушка ойкнула, распахнула серые глаза до невообразимой величины, потом крутнулась, выскочила из фургона, толкнув возницу — по тягучему недовольному ворчанию Спарк узнал Ингольма — и пропала из виду. Проводник выдохнул, перевернулся на другой бок. «Можно иметь волчьи зубы, и скалить их только девкам в кабаке. А можно иметь волчью природу, и радоваться пролитой крови», — так однажды объяснил ему Глант. Парень посмотрел на примятое сено, где только что сидела Брас. Девчонка тоже ничего… Что они все привязались: возьми себе женщину, да возьми… Если бы он хоть сразу не сказал, что ищет именно Иринку! Теперь как-то стыдно получается: искать одну, заглядываться на другую, под юбку лезть к третьей… И чтобы все остались довольны, и никто не жаловался? Мужики от начала времен такие вопросы щелкали, как семечки: мол, чего она не знает, ей не повредит. Значит, лови момент, чего блудомыслию предаваться? Скарша говорила, десять лет все равно не выдержишь — так кто ж спорит! Нер настойчиво посылает к шлюхам. Ну, в ЛаакХааре их навалом, но как-то оно непривычно… «Взял — положи на место». Черт, что же делатьто?

Так ничего и не решив, Спарк соскользнул в мутный, тяжелый сон. Только дом ему уже не снился. Снились прожитые у Висенны годы. Живым огнем полыхнуло яркое, памятное и цельное начало; потом обступила тоска — плоская и зябкая, продутая ветром, как степь вокруг. Одно слово — Пустоземье! Ни людей, ни селений, колодцы редки, как удача, а звери, конечно же, стараются не попадаться на глаза. Лишь изредка потянет за душу волчий вой, да вид оживится картинами Охоты. А к исходу сна опять вернулась память о начале. Точно так и Берт Этаван: с него ведь проводки начались, его караван стал первой удачей. Вот и снова он подвернулся…