Михаил Бобров - Висенна. Времена надежды

Через миг звуки слились в неразборчивый рев, а над свалкой повисла мелкая пыль, полетели во все стороны содранные чешуйки, выбитые кольца, искры и ругань. Ратина встретили двое. Атаман отвернулся к правому. А левого атаманский вороной ошарашил молниеносным укусом в ляжку. Спарк и не предполагал, что толстенная конская шея может так быстро вытягиваться. Бандит отчаянно заорал, покачнулся… Ратин, успевший закрыться от первого удара, мигом обернулся к нему, и отсек голову. Вернулся к первому, опять отбился, закрыл коня… Жеребец прыгнул, навалился плечом на гнедую лошадь под противником Ратина — бандит, конечно же, зашатался в седле, не сумел прикрыться — и тотчас получил от Ратина удар такой силы, что под копыта сполз уже труп. Потом схватка окончательно утонула во взбитой пыли.

Из буро-желтого облака проявились трое, решившие погонять пехоту. Только ничего у них не вышло: подоспевший Исхат мигом прострелил левого насквозь. Дален по своему промахнулся, но Некст ловко ударил древком под колени лошади — повалилась вместе со всадником. Огер был уже наготове: его рогатина не дала бандиту подняться. Третий замахнулся было по Хлопи — ватажник покатился, уходя низом. Спарк с подшага послал тяжелое копье вверх и вправо. Угодил точно в шитый бляшками пояс. Не пробил, но из седла врага вынесло. Бандит оправился мгновенно, вскочил. Пинком вышиб копье, которое проводник не успел прибрать после выпада. Рванул меч. Волчий пастух крутнулся на пятке, локтем ткнул противника в кисть — того повело влево. Спарк завершил движение боевым ножом, загнав его точно под ремешок остроконечного шлема.

И внезапно остановился, поражаясь налетевшей тишине.

То есть, звуки были. Истошно выл разбойник, получивший копьем в живот. Храпели, визжали и лязгали уздечками кони убитых. Скрежетал по шлему клинок. Спарк различал даже звон колечек, выбитых из чьей-то брони молодецким ударом. Но все это доносилось словно из соседней комнаты. А рядом с ним кто-то говорил спокойным, слегка подсевшим голосом. Говорил что-то важное. Но Спарк так и не разобрал что.

Бой закончился. То ли ярость Братства оказалась сильнее разбойничьей, то ли везло им очень уж исключительно — а обошлось все раненым конем Парая, тремя синяками на руках и ногах Сэдди, разбитым лбом у Остромова. Да Рикарда судьба сберегла: отделался выбитыми зубами.

Ватажники ловили вражеских лошадей. Стягивали с убитых доспехи, раскладывали наскоро, что получше, что похуже. Спарк бессмысленно улыбался: а ведь смог! Не струсил, не сбежал, сразился неплохо. Победил!

«А тебе пока и не положено проигрывать,» — испортил торжество ехидный внутренний голос. — «Ты сначала должен Ирку найти, спасти… Ну, почти. И, в самый последний момент, закрыть ее от чегонибудь неотвратимого. Ну, или там пожертвовать ради нее своим шансом на возвращение».

— Спарк!

— Да, Ратин?

— Чего с железом сделаем? И тут еще у них во вьюках золотых монет не меньше горсти. Этого до самой Охоты нам всем на прожитье хватит.

— В туман прожитье! — хрипнул Сэдди, лязгавший поодаль добытым оружием. — Месть надо мстить!

Волчий пастух утвердительно кивнул:

— Деньги тут на опушке зароем, мало ли. Знаком нашим отметь, вдруг Неслав сюда выйдет, ему пригодится. Доспехи тоже зароем: у нас есть и получше, а лишний вес коням ни к чему. Но железо лучше к северу закопать: его много, а там я знаю удобный овраг.

— Поедем по тракту?

Спарк поглядел на солнце, стоявшее над горизонтом уже выше ладони. Согласился:

— Волки, которых я утром просил собрать вести, наверное, успели выйти в степь. Значит, по тракту можем ехать, хоть и с опаской. Надеюсь, волки нас предупредят о засаде. А от небольшой банды как-нибудь отобьемся.

— Отобьешься от него, как же!

— Что злой такой, господин Корней?

— А! Берт! Здорово, купец. Проходи вот сюда. Садись. Сейчас подадут пива. Дочку, стало быть, просватал? Думал зайти к тебе в «серебрюшко», да все дела эти, туманом их покрой под все коряги их кривым тростником в каждую кочку!

Этаван примирительно выставил ладони:

— Не кипятись так, господин. От кого там отбиваться опять собрались? Разве князь ТопТаунский уже войной на нас идет?

Корней Тиреннолл устало прикрыл глаза. Берт использовал паузу, чтобы осмотреться. Говорили, Тиреннолл недавно по-новой приемную перекрасил. Юнградским мастерам заказал, сделать роспись по сырой штукатурке. И нет, чтобы праздник Середины Лета — русалочий хоровод там, девушки красивые с распущенными косами. Ну, или хоть событие какое важное, вот как прием в Ратуше… Посадник в расшитом кафтане… воротник меховой; четвертники каждый в своем, цепи золотые, посохи резные с камнями в навершиях… Народ, одетый чисто и празднично, яркий город вокруг. Да вот хоть эту площадь, что видна за кованым переплетом! Вон дом конеторговца Гаррисона — каменная резьба неописуемой искусности. Тут тебе и цветы вырезаны, и глазурь, и кирпич фигурный, и лошадиные головы на водостоках, а железное узорочье оконных окладов да по свесам крыш…

Так нет же! Степняк. ЛаакХаарец. Ну добро, пусть бы велел изобразить родной город. Бывал Этаван в Железном Городе. Там тоже есть на что поглядеть. Мощные угрюмые стены богатырской выделки — от шва до шва больше человеческого роста. За обручем стен — скупая, темная и грозная красота улиц. Линии прямые, а цвета каменные: никакой краски. Но зато уж камней этих! Тут тебе лиловый блеск, там солнечный. Вон малахитовый, а вон — глубоко-синий… Каменная черепица. Узоров стеновой кладки в домах — не перечесть. Вот тебе елочка, вот тебе «крест», а тут вовсе «октаго» положили, когда каждый девятый камень колется пополам, и вся стена прошита звездочками сколов… Не надо и красок. Идешь, головой вертишь. Красив Железный Город — хоть и совсем не поздешнему.

Нет же, и этого Тиреннолл не захотел. Нарисовали ему серо-зеленую степь. То ли начало лета, то ли ранняя осень. Ковыль волной. Небо белое с синим. Солнце пылающее. И три, не то четыре, деревца далеко на окоеме.

А по степи прет табун. Пыль, ошметки летят. Кони, как живые. Ноздри шире Бертовых глаз. Пасти оскалены. Копыта в каждом махе полтуловища загребают…

Купец «книжный и железный» почесал затылок. И неожиданно поймал себя на том, что ему картина нравится. Третий вид красоты. Не торговая, не горная — вольная.

— Потому и злюсь, что волю терять не хочу! — нарушил молчание хозяин комнаты, прекрасно угадавший Берта. Поскреб щетину на горле. Глотнул принесенного пива. Жестом отослал кравчего. Посмотрел на гостя: тот молчал. Тогда Тиреннолл продолжил:

— Ты вон свою дочку просватал. А у нас нынче опять послы от Князя ТопТаунского. Княжеской дочки портрет привезли. Хотят ее за кого-нибудь из местного дворянства пристроить, и тем купить себе руку в городе. Как, наверное, Ковник прыгает, локти кусает, что женат! А? — четвертник от Степны усмехнулся грустно. Берт Этаван, в противовес ему, усмехнулся ехидно: