Мэрион Брэдли - Верховная королева

– Гвен, Гвен! Я не исповедник тебе! Я тебя ни в чем не обвиняла!

– Но могла бы, кабы захотела; и, сдается мне, ты ревнуешь, – отпарировала Гвенвифар в бешенстве и тут же покаянно воскликнула:

– Ох, нет! Нет, не хочу я с тобой ссориться, Моргейна, сестра моя, – ох, нет, я же пришла умолять тебя о помощи… – Из глаз ее потоком хлынули слезы. – Я ничего дурного не делала, я всегда была хорошей и верной женой, я вела дом моего супруга и тщилась ни в коем случае не опозорить его двор, я молилась за него, я старалась исполнять волю Божию, ни малую толику не погрешила я против долга, и все же… и все же… за всю мою верность и преданность… ничего я с этой сделки не получила, ройным счетом ничего! Каждая уличная шлюха, каждая распутница из тех, что таскается с солдатскими обозами, они-то щеголяют своими огромными животами, своей плодовитостью, в то время как я… я… ничего у меня нет, ничего… – И Гвенвифар бурно разрыдалась, закрыв лицо руками.

Голос Моргейны звучал озадаченно, но ласково. Она обняла королеву за плечи и привлекла ее к себе.

– Не плачь, ну, не плачь же… Гвенвифар, посмотри же на меня: тебе и впрямь так горько, что ты бездетна?

– Я ни о чем другом и думать не могу, денно и нощно… – всхлипнула Гвенвифар, пытаясь сдержать рыдания.

– Да, вижу, тяжко тебе приходится, – промолвила Моргейна после долгой паузы. Ей казалось, она слышит мысли Гвенвифар так же ясно, как если бы та облекла их в слова:

«Будь у меня ребенок, я бы не думала денно и нощно о любви, что искушает меня и заставляет забыть о чести, ибо все свои мысли посвящала бы я Артурову сыну».

– Хотела бы я помочь тебе, сестра… но не лежит у меня душа к амулетам и магии. На Авалоне нас учат, что простецам такие вещи, может, и нужны, но мудрые с ними не связываются и мирятся с участью, что назначили им Боги… – Произнося эти слова, Моргейна чувствовала себя сущей лицемеркой; ей вспомнилось то утро, когда она отправилась искать корешки и травы для настоя, способного избавить ее от Артурова ребенка. И это называется – покорствовать воле Богини?

Но ведь в конце концов она отказалась от своего замысла…

И, во власти внезапно накатившей усталости, Моргейна подумала: «Я, не желавшая никакого ребенка, едва не умерла родами, но произвела-таки дитя на свет; Гвенвифар денно и нощно молится о ребенке, но пусто ее чрево и руки пусты. И в этом – благость воли Богов?»

Однако же Моргейна сочла своим долгом предостеречь королеву:

– Гвенвифар, пойми вот что: амулеты зачастую срабатывают не так, как тебе бы того желалось. С чего ты взяла, что Богиня, которой служу я, сможет послать тебе сына, в то время как твоему Господу, который в твоих глазах более всемогущ, чем все прочие Боги, вместе взятые, это не под силу?

Слова Моргейны прозвучали кощунством, и Гвенвифар сгорала со стыда. Однако же она поразмыслила – и сдавленно проговорила вслух:

– Думаю, это потому, что Господу дела нет до женщин: все его священники – мужчины, а в Священном Писании тут и там говорится, что женщины – искусительницы и порождение зла; может статься, поэтому Бог меня и не слышит. А о ребенке я воззову к Богине… Господу все равно… – И Гвенвифар вновь бурно зарыдала. – Моргейна, – восклицала она, – если и ты не в силах мне помочь, я клянусь, что сегодня же ночью отправлюсь на Драконий остров на лодке, я дам слуге золота, чтобы отвез меня туда, и когда заполыхают костры, я тоже стану умолять Богиню подарить мне дитя… Клянусь тебе, Моргейна, что я это сделаю… – И королева увидела себя в свете костров: вот она обходит пламя кругом, вот удаляется в ночь во власти безликого незнакомца, покоится в его объятиях… при этой мысли все тело ее оцепенело от боли и отдающего стыдом наслаждения.

Холодея от ужаса, Моргейна слушала ее излияния. «Никогда она этого не сделает, в последний момент она точно струсит… мне, даже мне было страшно, а ведь я всегда знала, что девственность моя предназначена Богу…» А в следующий миг, слыша в голосе невестки неподдельное отчаяние, подумала: «А ведь может и сделать; и тогда возненавидит себя до самой смерти».

Тишину в комнате нарушали лишь всхлипывания Гвенвифар. Моргейна подождала немного, чтобы королева слегка успокоилась, и сказала:

– Сестра, я сделаю для тебя, что смогу. Артур вполне может дать тебе ребенка; тебе незачем отправляться к кострам Белтайна или искать другого мужчину. Пообещай никогда не говорить вслух, что я тебе об этом сказала, и вопросов тоже не задавай. Но воистину одно дитя Артур зачал.

Гвенвифар уставилась на нее во все глаза.

– Он говорил мне, что детей у него нет…

– Может статься, он просто не знает. Но я видела ребенка своими глазами. Он воспитывается при дворе Моргаузы…

– Но тогда, раз у Артура сын уже есть и если я ему ребенка так и не рожу…

– Нет! – быстро возразила Моргейна, и голос ее прозвучал хрипло и резко. – Я же сказала: никому об этом не говори; этого ребенка он никогда не сможет признать. Если ты так и не родишь ему сына, тогда королевство перейдет к Гавейну. Гвенвифар, ни о чем меня не спрашивай; я ничего тебе более не скажу, одно лишь: если ты не в силах родить, виноват в этом не Артур.

– С прошлой осени я так ни разу и не понесла… и за все эти годы такое случалось только трижды… – Гвенвифар сглотнула, утирая лицо покрывалом. – Если я вручу себя Богине, она ведь смилостивится надо мною…

– Может, и так, – вздохнула Моргейна. – И ехать на Драконий остров тебе незачем. Ты можешь зачать, я знаю… пожалуй, амулет помог бы тебе доносить дитя до родов. Но предупреждаю тебя еще раз, Гвенвифар: чары и амулеты срабатывают не так, как хочется того мужам и женам, но по своим собственным законам, и законы эти столь же странны и непредсказуемы, как ход времени в волшебной стране. И не вини меня, Гвенвифар, если амулет подействует не так, как ты рассчитываешь.

– Если он даст мне хотя бы тень надежды забеременеть от моего лорда…

– Даст, – заверила Моргейна и направилась к дверям. Гвенвифар поспешила за нею, точно ребенок за матерью. И что же это окажется за амулет такой, гадала королева, и как он сработает, и отчего у Моргейны вид такой торжественный и отчужденный, словно она сама – Великая Богиня? Но, сказала себе Гвенвифар, вдохнув поглубже, она покорно смирится с чем угодно, лишь бы только исполнилось заветное желание ее сердца.

Час спустя, когда затрубили трубы и Моргейна с Гвенвифар сидели бок о бок у самого края поля, к ним перегнулась Элейна и промолвила:

– Гляньте-ка! Кто это там выезжает на ристалище рядом с Гавейном?

– Это Ланселет, – задохнулась королева. – Он вернулся.

Ланселет похорошел еще больше. Щеку его перечеркивал красный рубец, Бог весть где полученный; как ни странно, шрам ничуть его не портил, но лишь подчеркивал его свирепую красоту дикой кошки. В седле он сидел как влитой. Гвенвифар делала вид, что слушает болтовню Элейны, а на самом деле не понимала ни слова, не сводя взгляда с всадника.