Олег Серёгин - Дети немилости

Эррет резко выдохнула.

Плечи Неле опустились; по лицу ее катились слезы, но она не чувствовала их. Без сил она села прямо на землю.

- Император, - выговорил Итаяс со странным удовлетворением, перестав, наконец, сопротивляться. – Император Уарры.

8.

Перед тем, как разразится гроза, бывают часы тишины – душной, напоенной предчувствием бури, но оттого лишь более глубокой.

Глубокой ночью мы с Эррет разговаривали, лежа в постели. Время с начала сумерек до третьего часа заполночь считалось в Рескидде «лунным днем»; ни один здоровый южанин не спал. Кто-то работал, но большей частью горожане, выспавшись в жаркую пору, гуляли и буянили. Только в четвертом часу становилось спокойней, хотя жизнь кипела до рассвета.

Днем мне доставили письмо Младшей Матери. Любопытный путь проделало оно: по дальней связи из Рескидды в Кестис Неггел, а оттуда обратно в Рескидду. Я никак не ожидал, что Ее Святейшество, зная о моем инкогнито, решит соблюсти формальности. Она изъявляла желание даровать мне личную аудиенцию; благо, хотя бы закрытым письмом, а не извещением со всеми печатями... общественность бы удивилась.

Но вопрос можно было считать решенным. Светские же власти Рескидды не отличались такой прямотой. Уже довольно долгое время через Тысячебашенный я вел переговоры с канцелярией Лумирет. Рескидди все не могли принять решение, отговариваясь тем, что царица находится в деловой поездке. Я понимал, что это лукавство, но мог только ждать. Из Ройста информировали, что Лириния не высказывала намерения вступать в переговоры с Рескиддой. Аллендор по-прежнему любовался своими войсками на парадах в честь юбилея Его Величества.

Свободное время я проводил за чтением исследовательских трудов. Я хотел получить более-менее цельную картину высшего года: условия его начала, характер протекания, обстоятельства завершения. Календарные зимы и весны неодинаковы; времена высшего года тоже диктуют лишь самую грубую канву событий. Возможна ли магическая война без полной деструкции одной из сторон, как возможны бесснежные зимы? Сколько длится год и при каких условиях завершается? Аллендорская Ассамблея высказывала интересную гипотезу о возможности нивелировать проявления магического цикла...

Монография – проклятый жанр. С одной стороны, я не мог не уважать людей, которые собирали эти великолепные доказательные базы, перерывали сотни источников и тонны суглинка. Но их интересовали другие вопросы – культурная преемственность, торговые пути, усредненная библиотечка ученого мага в первой половине восьмого столетия нашей эры... Я мог рассчитывать лишь на несколько фраз из толстого тома, вскользь брошенную дерзкую мысль. Кое-что я и впрямь сыскал, но на занятное чтение потратил несравнимо больше времени. Увы, отмывание крупиц золота никому нельзя было перепоручить. Существование высшего года доказали сравнительно недавно, трудов было мало, и их авторы строили гипотезы, основываясь на этих же источниках. Интерпретация – прекрасная вещь, но не тогда, когда ищешь истину.

Все это утомляло, и порой я позволял себе безобидные развлечения.

...Эррет откинула легкое покрывало и села на постели, собирая волосы на затылке. Груди ее приподнялись. Она была обнажена. Я любовался ее восхитительным телом. Мы уже успели довести друг друга до изнеможения, но она все равно волновала меня.

- Я знаю, за что я тебя так люблю, - сказала Эррет наполовину серьезно, наполовину насмешливо.

- Я догадываюсь, - отозвался я с исключительным самодовольством; Эррет рассмеялась и швырнула в меня подушку.

- Нет, - сказала она. – Причина та же, по которой я тебя выбрала. Тебе нравится делать людей счастливыми.

- Не преувеличивай, - сказал я. – Я преследую разные выгоды.

Эррет фыркнула.

- Детей на воздушном шаре ты катал тоже ради выгоды?

- Я просто отдыхал. Мне надоели бесфамильные, шныряющие тут и там, вот я и улизнул от них. В конце концов, имею я право покатать ребенка на воздушном шаре?

- Не отнекивайся, - смеялась Эррет.

- Я знаю, как сделать счастливыми множество людей, - сказал я. – В то же время у меня есть весомые аргументы относительно того, почему этого делать не стоит. Поэтому счастья им не случится.

- О! – Эррет улеглась на живот, подперла рукой подбородок. – Я вся любопытство. Что это за люди, и как их осчастливить?

- Ну, навскидку… Возвратить Кайсену княжеское достоинство и город Улен. Назначить Великой Тенью господина Анартаи. Позволить исчезнуть Ларре, оставив на земле только почтенного доктора Ларрема Тайви. И еще… кхм… переспать с Данвой.

- И почему же этого делать не стоит? – промурлыкала Эррет.

- Потому что это сейчас господин Кайсен не любит своих родственников. Превратившись в главу дома Улентари, он мигом переменит к ним отношение. Если хозяином Уленакесты станет человек, который пятьдесят лет был Великой Тенью, боюсь, Улен не возьмет даже Эрдрейари.

- Я бы сказала, его даже Лаанга не возьмет, - кивнула Эррет. – По крайней мере, не сразу. А дальше?

- Буде Великой Тенью станет господин Анартаи, у нас тут же возникнет масса проблем. Причем на пустом месте. Потому только, что господин Анартаи не любит жить скучно. Отпустить такого великолепного агента, как Ларра, я не могу, ввиду сложных отношений с Аллендором.

- А Данва? – прищурилась Эррет.

Я вздохнул и признался:

- Мне не нравятся женщины с настолько большой грудью.

- Так значит, ты все-таки разглядывал ее? – протянула Эррет.

- Как можно не разглядеть что-то до такой степени выдающееся? – резонно спросил я.

- Ты разглядывал эту старую каналью! – Эррет сузила глаза и подобралась, точно пантера.

- Эррет! – глубокомысленно сказал я. – Но ведь ты гораздо старше!..

Зря я это сказал.

Эррет убила меня подушкой и спихнула тело с постели, сопроводив свои действия множеством нелестных характеристик моего ума и вкуса; хохотала она все это время как сумасшедшая и даже закашлялась. Я принес ей бокал фруктовой воды с алензой, на этом было заключено перемирие. Впрочем, как всегда, последнее слово осталось за Эррет, и слово это было - «гнусный пожиратель жуков».

- Я такой хороший, - уныло сказал я. – Я умный и красивый. Я Четвертой магией владею. Я, минуточку, император. И при всем перечисленном меня безжалостно третируют за то, что я ем жуков.

Эррет снова расхохоталась.

- Все мы понемногу едим жуков, - сказала она, утирая слезы, - но, Мори, ах, Мори… ты не представляешь, как, как я третировала бы тебя, если бы ты ел штукатурку!..

- Что?! – оторопел я.

- Неважно, - отвечала Эррет с великолепной небрежностью.

И выражение ее лица мгновенно переменилось. Так с нею бывало: посреди бесхитростного веселья она вдруг погружалась в задумчивость, теряя вкус к происходящему. Память ее походила на хорошую картотеку – ни одна мысль и ни одно дело не пропадали в забвении, но Эррет имела привычку откладывать несрочные вопросы «до уместного случая». Случай неизменно оказывался неуместным. В такое время можно было либо оставить ее с ее мыслями, либо самому настроиться на иной лад. Я предпочитал второе.