Олег Серёгин - Дети немилости

Лонсирем-бывший с удовольствием отмечал, что обещания Лонсирема-будущего сбылись. Он действительно быстро успокоился и свыкся со своим положением. Маятник предвещал новые перемены. Теперешний Лонсирем многого не понимал и мыслил недостаточно широко, но не стоило беспокоиться об этом – через какое-то время все должно было исправиться.

«Так значит, принцесса Лириния хочет войны с Уаррой, - думал Лонсирем-теперешний. – Все, что делали они с Маджартом и Эмерией, служило этой цели. Через это я и пострадал. Надо же, доктор Тайви – уаррская тень... а он такой уважаемый ученый. И Эмерия знает, что он шпион. Что это за люди такие! Страшные люди. Они хотят напасть на Рескидду. Конечно, ужасно, если Уарра станет диктовать миру свою волю. Но Аллендор... ведь Аллендор мирная страна. В Уарре княжества долго воевали друг с другом, а у нас объединились по доброй воле. Они хотят сделать из Аллендора такую же Бездну, как Уарра».

«Я принял игру в самом разгаре, - думал Лонсирем-будущий. – Мерау не имеет понятия о том, что такое Королевство Выси. Таян ничтожен как государство, по сути, он вовсе не государство. Но высший год – это не только, даже не столько народы, сколько личности. Воин Выси наделен необыкновенной личной силой. Его задача – убийство Господина Бездны, и он близок к тому, чтобы ее осуществить. Когда Итаяс убьет императора Морэгтаи, лето закончится».

«Да, - заключил Лонси, вернувшись в единственное число, - пожалуй, что Лириния с Мерау опоздали. Ничего у них не выйдет. Высший год уже перевалил за середину. Что ж, я обещал подумать над их предложением – и я над ним действительно подумал». Ему стало смешно и любопытно. Теперь-то с ним ничего не могут сделать – разве что попытаются уговорить. Но он видит их насквозь и никаких добрых чувств к ним не питает, так что затея их успехом не кончится.

Потом Лонсирема заняли другие мысли. Пришлось даже снова умножить себя. Хлопотная это была должность – Великий маг... Лонси-бывший думал о родителях и склонялся к мысли вовсе остаться для них мертвым. Да, они очень хотели его уважать, и теперь у них имелся преогромный повод для уважения; но сам Лонси не сыскивал в себе уважения к ним. Они предали его так же, как Лириния, но Лириния хотя бы преследовала свои цели, а они прогневались просто из-за того, что он не помещался в их картину мира. Они никогда его не любили.

Лонсирем-будущий думал о теперешней Бездне – и о вечной Бездне. Где-то на оборотной стороне мира высилась другая Башня, обитал другой Великий. Что он думал, Лаанга, имя которого Лонси-бывший не смел произнести даже мысленно? Чего хотел? Он тоже играл – и что это была за игра? На этом витке цикла его ждал проигрыш. Желал ли Маг Бездны приблизить его или отдалить? Наслаждался игрой или пренебрегал ею?..

«Интересно, как поживает Итаяс», - подумал Лонси-теперешний. Узнать было нетрудно. Веление мысли – и зеркало потемнело: в Рескидде едва разгорался рассвет.

Горец дремал, вытянувшись на низком диване. Маг по-прежнему не мог прочесть его мысли, но и без этого видел достаточно. Таянец походил на дикого зверя: с виду расслабленный и ко всему безразличный, он готов был в любое мгновение уйти с места в рывок и разорвать чье-то горло... Итаяс отсчитывал последние минуты ожидания. Скоро должен был донестись шум паровика.

И внезапно – Лонси окатило морозцем, мурашки побежали по спине – закрытое отворилось, свиток развернулся на всю длину; Демон Высокогорья открыл глаза, и Маг Выси ясно, словно то были не мысли, а произнесенные слова, услышал:

- Я не стану его убивать.

С этим решением возвратилось спокойствие духа. Итаяс сел и потянулся, разгоняя сон. «Скоро придут гвардейцы», - подумал он.

Наступающий день решал тысячи тысяч судеб. Считанные часы определяли события целых эпох. Многое должно было начаться, многое – прийти к завершению. Хотя будущее для Итаяса выглядело иначе, нежели для тех, кому доступно лишь рассчитывать и предполагать, все же знание не делало пророка бесстрастным созерцателем. Место мучительной неопределенности занимало мучительное ожидание. Итаяс хорошо ориентировался в видимом времени, но подобно тому, как воспоминания о событиях – не то же, что сами события, от них отличается и предвидение.

Ночная прохлада уходила. Влага, которую оставил вечерний дождь, поднималась туманом. Светлая дымка затягивала горизонт. Окно в доме рескидди было шире, чем ворота на таянском подворье, а стекло, необычайно ровное и прозрачное, для непристального взгляда словно бы исчезало. Утренний ветер тревожил листву.

Горец прошел от стены к стене полупустой комнаты, касаясь стекла кончиками пальцев. Заклятие, написанное уаррской женщиной-тенью, не ослабело. Оно чувствовалось как тончайшая прослойка напряженного воздуха, игольчатый сквознячок. Рот Итаяса изогнулся в улыбке. Даже если бы каким-то образом сейчас ему открылась возможность сбежать, он не воспользовался бы ею. Он явился в Рескидду не за тем, чтобы бесцельно блуждать по ее улицам.

И все же решение свое изменил.

Сквозь внешние стены дома не доносилось ни звука, и не видно было отсюда паровика, в спешке примчавшегося к дверям, но с нижнего этажа послышались отголоски шума. Итаяс прислонился спиной к стеклу. Пусть император приказал теням обращаться с ним почтительно, гвардейцы не слышали этого приказа. С них станется заломить таянцу руки и оглоушить парой боевых заклятий, а это определенно лишнее.

Император...

В который раз внутреннему взору – память ли, предвидение ли – предстало лицо повелителя Уарры: спокойное от усталости, расчерченное бледно горящими линиями магических знаков. Император Морэгтаи был молод, немногим старше самого Итаяса; бремя власти, сравнимой с властью не каманара даже, а старейшины, утомляло его. Итаяс хорошо знал, как и при каких обстоятельствах убьет императора. Годы и даже месяцы назад событие это любому показалось бы невероятным, да и сейчас, за несколько часов до него, безоружный пленник не представлял никакой опасности. Итаяс усмехнулся. Все силы магии были бессильны перед его даром, горцы давно поняли это – и нарекли его Демоном, а не так давно это поняли и уаррские тени... Действий императора Итаяс действительно не предвидел. Но чем больше ответственности лежит на человеке, тем предсказуемей его поступки. Зная, что решат и что предпримут спутники Морэгтаи, нетрудно было предположить, что сделает он.

«Я недооценил его», - подумал Итаяс. Он полагал, что навел на теней достаточно страху, чтобы император поверил в его дар и устрашился. Довольно долго горец дразнил его, рассчитывая увидеть этот страх. Но даже наблюдая за исполнением пророчеств, Морэгтаи не испытывал робости – и не боялся смерти.