Диана Удовиченко - Имперский ястреб

Айшет стояла передо мной – маленькая, робкая, и в то же время полная какой—то страстной решимости. Подняла руку к моему лицу и осторожно провела кончиками пальцев по щеке, потом вдруг, словно чего—то испугавшись, отдернула ладонь. Истомившееся тело тут же откликнулось на эту мимолетную ласку. Не играй со мной, девочка!

Она не играла…

А потом была наша с ней ночь, первая и последняя, единственная. Когда стерты были все грани, запреты и различия.

Просто мужчина и женщина, две случайно столкнувшиеся песчинки вселенской пустыни. Ее волосы пахли костром, и вся она была, словно крохотный язычок пламени – гибкая, трепетная и обжигающая. Я целовал ее соленые от слез губы так, словно она была последней в мире женщиной. Всю свою силу, всю разрывающую меня страсть, все, на что был способен, я положил к ногам этой юной дикарки. Я не знал, что будет со мной завтра, и не обещал ей ничего, даже не говорил, что буду помнить ее. Я просто любил.

Айшет, маленький хрупкий цветок пустыни, качающийся в ладонях судьбы…

– Как я понимаю, все остается на прежнем уровне?

– Мой господин, подождите еще несколько дней. Скоро подействует порча.

– Ты слишком надеешься на нее.

– Увы, сегодня я бессилен: бастард находится под покровительством самого могущественного шамана пустыни.

– По моим наблюдениям, ты вообще в последнее время слишком часто бываешь бессилен.

– Но…

– Не нужно оправданий. Срок назначен, и у тебя осталось шесть дней. Не добавляй мне разочарований, вокруг и так сплошные неудачи.

– Что—то случилось, мой господин?

– Да что могло случиться? Девчонка как всегда проявляет неуступчивость.

– А если прибегнуть к чарам?

– Я уже говорил тебе, что не собираюсь нарушать Обет. И вообще, поменьше суйся не в свое дело, а лучше выполни порученную работу!

– Слушаюсь, мой господин…

Я проснулся под открытым небом. Шатер загадочным образом исчез, а Айшет нигде не было видно. О прошедшей ночи напоминала только маленькая монетка, упавшая с ее шапочки. Я поднял украшение, собираясь вернуть хозяйке, и положил в карман. Мимо меня ходили, собираясь в дорогу, воины: покупали провизию у местных жителей, наполняли водой бурдюки. Благодарение златокудрой Нее, кажется, никто из них не видел, как ночью мы с девушкой вдвоем шли через затан. Я не хотел, чтобы Айшет стала мишенью для грубых соленых шуточек, пусть даже произнесенных далеко от моих ушей. Ко мне подошел Хамар.

– Ну что, лейтенант, трогаемся?

Несмотря на изможденный вид, капрал уже твердо стоял на ногах.

– А ты идти—то сможешь? – спросил его я. – Как раны? Давай осмотрю.

– Все нормально, – усмехнулся он. – Мы, ветераны, живучие.

– Стройся! – скомандовал я.

Честно говоря, медлил до последнего, надеясь, что увижу Айшет. Хотелось попрощаться с девушкой, в последний раз посмотреть в ее газельи глаза. Но вместо нее из шатра вышел ее отец. Он положил руку на мое плечо, внимательно всмотрелся в лицо. Под этим взглядом я почувствовал себя неловко. В самом деле, человек нашу роту из—под песка вытащил, дал пристанище на ночь, обогрел, накормил. А я отблагодарил его тем, что девчонку испортил! Что сказать Тевелин—бабе, я не знал, в горле пересохло. Следовало, наверное, произнести какие—то слова признательности и поклониться, что ли. Но дело осложнялось тем, что во мне поселилась твердая уверенность: старик знает, что произошло ночью между мной и Айшет. Непонятно, с чего я это взял, просто чувствовал. И что самое странное, я не видел в его глазах осуждения или злобы. Он что—то проговорил, не отпуская моего плеча. Вездесущий Салим перевел:

– Тевелин—баба говорит: оставайся! Говорит: будь его сыном!

Это было так неожиданно, что я разинул рот от удивления. Старик продолжал говорить, Салим – переводить:

– Возьми Айшет в жены. Она молодая, сильная, сладкая (по—моему, последнее проводник добавил от себя). Родит тебе сына, да!

Полог шатра еле заметно шевельнулся, и я понял, что за ним скрывается Айшет. Стоит, наверное, боясь дышать, и ждет, как решится ее судьба. Прости меня, милая. Я себе не хозяин, и не могу остаться с тобой. А даже если бы мог…и тогда бы не остался. Слишком здесь все чужое, враждебное, слишком мы с тобой разные.

Все это время Тевелин—баба сверлил взглядом мои зрачки. Когда я собрался было ответить ему отказом и начал уже подбирать в уме подходящие для этого слова, старик вдруг отпустил мое плечо. Он повернулся и, не дожидаясь ответа, скрылся в шатре.

– Ты что? Ты как?! – от потрясения Салим даже начал заикаться. – Тевелин—баба – балшой шаман!

Проводник изо всех сил пытался донести до меня, насколько велик и могущественен старейшина затана, и какое это счастье – породниться с таким человеком. Не слушая его причитаний, я вслед за ротой двинулся к выходу из селения. Вдруг ощутил как будто легкое прикосновение, которое заставило меня остановиться и обернуться. Между двумя шатрами стояла Айшет и смотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я не в силах был оторваться от ее горящих и в то же время бесконечно печальных черных глаз. Что—то было такое в ней, в этой девочке—шаманке, что не позволяло считать ее просто мимолетным дорожным приключением. Что—то волнующее, непонятное, пугающее, древнее, как сама земля. Меня с новой силой потянуло к ней. Нет, я ни на секунду не изменил своего решения, просто хотел в последний раз поцеловать ее, прижать к себе это гибкое пламенное тело… Она медленно, еле заметно покачала головой, потом кивнула: уходи…

Я ушел, унося на себе ее долгий прощальный взгляд.

Крохотный оазис остался позади, вокруг снова расстилалась пустыня, бескрайняя и бесстрастная. После отдыха в затане солдаты шли бодро, даже перебрасывались шуточками. Дрианн, как всегда, плелся рядом со мной, вслух проводя сравнительную характеристику шаманства и Светлой магии. Причем поражало то, что в его познаниях зияли громадные пробелы, заметные даже такому неучу как я. Мастер Триммлер затеял рассказывать Доббу гномий анекдот, очень длинный и запутанный. Капрал, внимавший другу с доброжелательным интересом, в конце даже немного посмеялся, из вежливости. И, как оказалось, напрасно: мастер Триммлер оскорбленно вопросил, что, собственно, забавного нашел Добб в печальной древней легенде горного народа. Видимо, он вкладывал в слово «анекдот» какой—то другой, неведомый нам смысл. При этом Лютый, как всегда, презрительно скривился, заставив меня в очередной раз задуматься о причинах его подчеркнутой нетерпимости к представителям других рас. Хамар держался хорошо, хотя видно было, что раны беспокоят его. Время от времени он болезненно морщился и прикусывал кончик длинного уса. Салим, оскорбленный моим отказом остаться в затане так, словно это он сам был невестой, что—то без конца бурчал себе под нос. И перестал злобно коситься лишь после ласкового вопроса: не хочет ли он быть превращенным в скорпиона? Конечно, это был блеф чистой воды, я лично не знаю мага, способного произвести такую метаморфозу. Но проводник утух и постарался держаться от меня подальше.