Диана Удовиченко - Враг империи

– Я не могу тебя слышать, – вот я и получил ответ. – Так что просто кивни.

Я отрицательно покачал головой. Вериллий тяжело вздохнул. В это время обвинитель, набравшись смелости, приступил к допросу свидетеля.

– Ваше высокомагичество, расскажите, пожалуйста, что вы увидели в ночь с тридцать первого числа месяца Пирия на первое число месяца Луга, войдя в опочивальню его императорского величества.

– Я увидел господина Сайваара, склонившегося над постелью императора.

– И что делал этот человек?

– Он творил заклятие.

– Ваше высокомагичество, все знают о ваших выдающихся достижениях в области магии, – произнес обвинитель. – Вы наверняка поняли, какое заклятие использовал преступник. Скажите, пожалуйста, было ли оно светлым или темным?

Выдержав долгую паузу для пущего эффекта, Вериллий звучно проговорил:

– Светлая магия не знает таких чар.

Жрецы за столом довольно переглянулись, у Падерика был вид счастливой свиньи, досыта нажравшейся помоев. Наверное, учитывая требование Верховного о неприменении ко мне пыток, жрец опасался, что маг в последний момент вытащит меня из беды. Но заявление Вериллия делало благоприятный исход невозможным.

– А какое именно из темных заклятий? – обвинитель с пылающими глазами подскочил к Верховному.

Тот брезгливо отстранился.

– Во—первых, я предпочитаю, когда при разговоре со мной люди используют обращение «ваше высокомагичество». – Жрец позеленел и прикусил губу. – Во—вторых, попрошу не подходить ко мне так близко. У меня очень тонкое обоняние. – Обвинитель пунцово покраснел. – В—третьих, не хотите ли вы сказать этим вопросом, что я разбираюсь в темной магии? Это намек? Так вот, милейший… как вас там? Я понятия не имею, какое заклятие использовал барон Сайваар. Мне не знакомо колдовство мрака.

Падерик, после вопроса обвинителя вдруг насторожившийся, выслушав резкую отповедь Верховного, разочарованно отвернулся.

– Подловить решили, уродцы, – сказал в моем сознании голос Вериллия. – И ты позволишь этим ничтожествам сжечь тебя, Рик? Одумайся, сынок. Я все еще могу помочь тебе.

Я опять еле заметно, но твердо покачал головой.

– Зря ты так, мой мальчик. Зря… – в мыслеречи мага слышалась вроде бы искренняя грусть.

– Я могу быть свободен? – искусно переплетая издевательскую вежливость с пренебрежением, спросил у обвинителя Верховный, и, получив утвердительный ответ, с царственным видом покинул зал суда.

Проводив его затравленным взглядом, прыщавый жрец встрепенулся и, злобно покосившись на меня, произнес обвинительную речь:

– Ваша честь! Высокий суд! Как вы видите из неопровержимых свидетельств, бастард Рик, он же барон Сайваар, виновен в двух покушениях на жизнь его императорского величества Ридрига Второго, участии в заговоре с целью государственного переворота, а также в применении самых страшных и смертельных видов темной магии. Подорвано драгоценное здоровье нашего монарха и его дочери. Какое преступление может быть ужаснее? И есть ли достойное наказание? Есть! Справедливый и неотвратимый суд Луга всеблагого! Так предоставим же богу свершить его как можно быстрее! На костер его! На костер! – последние слова тощий выкрикнул истеричным фальцетом, глядя на меня сверкающими яростью глазами и размахивая руками, словно припадочный.

Я ухмыльнулся в ответ на его воззвания. А парень—то искренне меня ненавидит! В отличие от жрецов жюри, которые, похоже, знали, что здесь происходит ловкая инсценировка. Фанатик, однако. Самый опасный человеческий тип. Слепое, безотказное орудие в руках негодяев. Такие как он во имя возведенной в абсолют идеи не остановятся ни перед чем. Им все равно, кого убивать – женщину, старика, ребенка, и сколько будет этих убийств – лишь бы шло на пользу делу, которому они посвятили жизнь. Они не испугаются и собственной смерти, еще и за честь будут считать. Еще бы: умереть за идею – великое счастье! Ими очень легко управлять, достаточно лишь сказать правильные слова и умело вдохновить фанатиков на свершения. Они отличные исполнители, верные и преданные, и идеальные воины. Любовь к идее притупляет у них чувство физической боли, а порой боль даже причиняет наслаждение. Как правило, такие люди умственно очень ограничены. Могут быть неплохими специалистами в своем деле, но не более того. Высот мастерства они не достигают никогда. Если это не мастерство убивать. Они не читают книг (кроме трудов своих идейных вдохновителей), не любят и не умеют общаться с людьми (кроме единомышленников). Фанатики не способны испытывать любовь (если речь не идет о любви к пресловутой идее). Сострадание им тоже чуждо. Это ущербные существа, неумные и не имеющие жизненных интересов. А часто – обиженные в детстве и оттого тихо ненавидящие весь мир. Если у вас в семье растет ребенок, любите его! Рассказывайте ему о чудесах окружающего мира, читайте книги, пойте колыбельные на ночь, разговаривайте с ним. И главное, сделайте так, чтобы малыш знал: он нужен и любим. Любовь дарит чувство защищенности и уверенности. Я—то знаю, о чем говорю… У меня целых пять лет этого не было.

Пока я размышлял таким образом, судьи за столом лениво перешептывались. Наконец Падерик спросил:

– Сын мой, признаешь ли ты себя виновным в преступлениях, в которых тебя обвиняют?

– Нет, – спокойно ответил я. А чего уже волноваться—то было?

– Не хочешь ли ты покаяться в грехах во имя спасения своей души?

– Нет.

– Покайся, сын мой, Луг милостив.

– Нет.

– Рассмотрев все свидетельства и доказательства, суд признает Рика Сайваара виновным во всех заявленных обвинением преступлениях, – рожа Великого отца стала злорадной. – И приговаривает его к казни через сожжение на костре. Приговор будет приведен в исполнение шестого числа месяца Луга, в девять часов утра, на площади Семи королей.

Вот и все. Теперь точно все. Я не мог понять, что чувствую теперь, когда моя участь решена, и обратной дороги нет. Ни страха, ни паники не было. Приговор не стал неожиданностью, я и не надеялся, что он будет иным. Но после его произнесения что—то изменилось в душе. Там поселилась сосущая тоска, а еще сожаление. Сожаление о том, чего я не сделал – по лени, невнимательности, забывчивости, невозможности или просто потому, что время еще не пришло. Я не обеспечил дядюшке Ге спокойную старость, ни разу не сказал старику, как он мне дорог, и не поблагодарил его за то внимание и родительскую любовь, которые он мне подарил. Я не достиг высот в каком—либо мастерстве и не успел стать уважаемым человеком. Наверное, никто не скажет после моей казни: «А он был хорошим парнем!» Ну, может, только дядя и мастер Триммлер. Я не сумел прожить такую жизнь, чтобы у людей нашлась достойная тема для поминальной речи. Я никогда не любил по—настоящему, так, чтобы дух захватывало, чтобы умереть за нее было не жалко! Я не увижу своего ребенка. Свою дочь. Никогда не узнаю, какие у нее будут глаза, улыбка, смех…