Ольга Погодина - Князь Лавин

Нойто много увидел за эти дни. Несчастливый поход Дархана затронул горных охоритов в меньшей степени, – тогда, два года назад, за ним больше пошли степные роды, жившие у озера Итаган и в верховьях Лханны. И ичелуги – ичелуги тоже соблазнились заманчивыми посулами о сокровищах неприступного и могущественного Ургаха. Теперь их земли обезлюдели, а во встречавшихся стойбищах его встречали и провожали печальным взглядом исхудавшие дети и потерявшие всякое достоинство старики. Усталые женщины с безразличными лицами наливали ему в миску жидкую, мутную кашицу из растолченных корневищ рогоза, а иногда и вовсе, отводя глаза, подавали настой сосновых игл. Нойто чувствовал себя так, будто обкрадывает их, и отказывался каждый раз, когда мог это сделать. А мог он не всегда, потому что голод становился все нестерпимее.

Он видел жидкие табуны, и обнаглевших волков, которые иногда подходили к самым юртам и резали овец. Однажды он, забыв о том, как торопится, целых два дня вместе с какой-то молодой женщиной, у которой в юрте было трое маленьких детей и больные старики, боролся с осмелевшей волчьей стаей. Женщина стреляла не хуже него и, удивившись, он спросил, где это она так научилась.

– Научилась, – горько усмехнулась женщина, отводя с лица обрезанные волосы. Только позже он понял, что тетива ее лука сплетена из собственных волос. Наутро они обнаружили пять волчьих трупов, сняли шкуры, подобрали стрелы, и Нойто первый раз в жизни провел ночь не один. Женщина подарила ему лошадь – самый драгоценный подарок, который могла сделать, понял он, сглатывая ком в горле. Он было отказывался, но потом взял – ведь обидеть дарящего, как говаривал Кухулен, все равно что не принять протянутую руку. А наутро ему надо было уезжать, и, только отъехав полдня, он понял, что так и не спросил ее имени.

Лошадь была старая и отощавшая, однако когда-то она ходила под седлом в набеги, – Нойто понял это по выучке, и еще раз ощутил ту смесь благодарности, желания и стыда, которую часто чувствовал в тех пор, как оставил безымянную женщину ичелугов за спиной.

Земли ичелугов закончились, и Нойто принялся подгонять коня. Еще день-два – и он уже увидит отроги гор, ведущие к Трем Драконам – трем ущельям между трех гор, которые отделяли степи от земель куаньлинов. Бой – последний в этом году до зимних холодов, – должен состояться там. Возможно, он опоздал, и ему придется вернуться домой с позором. А, может, и нет.

Ему повезло – волки не преследовали его, крутясь, вероятно, вокруг таких же беспомощных становищ. На следующий день в розовой морозной дымке Нойто увидел на горизонте справа, на юге синеватую кромку гор.

Вначале он услышал гул – далекий, неясный, скользящий на грани слуха. По мере того, как он приближался, Нойто начал различать в нем отчаянный визг умирающих коней и рев тысяч глоток – там, за кажущейся совсем близкой пологой линией горизонта, шел бой. Бой, к которому он стремился и на которой опоздал: неяркое солнце поздней осени, – месяца шаракшат, – уже садилось.

Нойто даже слегка застонал от досады, когда его измученный конь, еле ковыляя, скорее побрел вперед.

Теперь он видел, как внизу, у подножья пологой сопки, из-за которой он только что вывернул, кипят, схлестываясь, две реки. Алая и серо-ржавая, будто кровь на песке. От колыхающихся алых флажков куаньлинов рябило глаза, вся долина была, казалась, прошита алым. Кое-где, правда, безупречно ровные квадраты алых всадников были нарушены, изгрызены, будто ржой, на месте иных зияли неправильные дыры, и алые знамена, изодранные и потускневшие, вались на земле вместе со своими хозяевами.

Алых было больше, много больше, с ужасом подумал Нойто. Его рука сама потянулась, стискивая холодную костяную рукоять меча. Алая волна изгибалась в полумесяц: в то время как в центре степняки далеко выбились вперед, по краям их неровные ряды явно редели под натиском куаньлинов. Нойто напружинился, чтобы дать пятками под бока коню…

Протяжный вой и грохот раздались над полем: откуда-то из-за спин куаньлинов вырвалось пламя, клубы дыма – и огромные горящие шары полетели в них, разрываясь на тысячи осколков, оставляя за собой широкие ряды из убитых и покалеченных людей и коней, превратившихся в одно отвратительное кровавое месиво. Лошадь под Нойто присела на задние ноги, испуганно всхрапнув, и у него самого в какой-то момент потемнело в глазах. В следующий момент раздался многоголосый вопль, и Нойто почувствовал, что тоже кричит.

Ослепленный, задыхающийся от страха и бешенства, он послал коня вперед. Ближайший к нему край схватки был смят, раздавлен, куаньлины рвались теперь сквозь ряды ошеломленного противника, прорываясь в центр, чтобы замкнуть кольцо. Шум вокруг становился оглушительным.

Топот копыт приближающейся конницы у себя за спиной Нойто ощутил, скорее, телом, чем слухом. На миг окатила волна ожидания неминуемой смерти: если сзади идут свежие силы куаньлинов… Нойто обернулся, и заорал что есть мочи – на этот раз от облечения, увидев на подъезжающих пушистые сурочьи и волчьи шапки и узнав степных лошадей. В следующие несколько мгновений всадники поравнялись с ним, подхватили его и буквально внесли в центр удара. Нойто с размаху налетел на чью-то лошадь, увидел красный флагшток, привязанный к обтянутой кожей спине и рубанул скорее машинально: всадник нелепо взмахнул руками, покачнулся – и в следующий миг слетел с седла. Рядом с ним с размаху врубались в схватку свежие кони, мелькали руки с мечами. Только спустя какое-то время Нойто по вырывающимся из груди яростным воплям понял, что его окружают… женщины. Однако думать не было времени, и Нойто только успевал отбивать сыпавшиеся на него удары: куаньлины, помимо мечей, были вооружены длинными пиками, которые были бесполезны в ближнем бою, однако очень опасны там, где схватка оставляла для этого достаточно места. На глазах Нойто такая пика с размаху распорола одной из всадниц плечо и с отвратительным хрустом пробила грудную клетку. Изо рта у женщины полилась темная кровь, и она упала под копыта беснующихся лошадей.

Однако в ближнем бою женщины оказались сильны и ловки, – и, как все степняки, они намного лучше управляли лошадьми. Нойто понял, что многие куаньлины плоховато держатся в седлах, еще раньше, и теперь старался не столько дотянуться до своих противников, сколько заставить лошадь сбросить их: в такой каше это означало почти верную смерть. Ему удалось завладеть вражеской пикой, и он теперь пользовался ею намного успешнее: концом пики норовил достать лошадей, которые, будучи куда менее выученными, чем выносливые лошадки степей, вставали на дыбы и сбрасывали неумелых всадников от малейшей царапины или даже просто испугавшись красных кистей, привязанных под наконечником.