Сергей Никшич - Люди из пригорода

Скрыпаль бросился к дому, хотя бежать ему было нелегко – вечно усталые ноги не слушались его, – открыл дверь подъезда и услышал ее удаляющиеся, тяжелые шаги:

– Мама! – позвал он ее, но она его не услышала.

Скрыпаль посмотрел на часы – он уже опаздывал на репетицию, а дирижер уже и так несколько раз угрожал выгнать его вон, если он еще хоть раз опоздает. Несколько струнников уже остались без работы именно по этой причине, и Скрыпаль, проклиная и себя, и дирижера, бросился в сторону Крещатика, отчаянно махая руками каждому проезжавшему мимо такси. На репетицию он успел и даже неплохо играл, но сердце его грызли укоры совести, и после репетиции он отправился на Пушкинскую улицу, к матери.

По дороге он задумался, и ноги сами собой привели его на Заньковецкую, где в те времена, когда он еще учился, собиралась половина консерватории, чтобы прийти в себя от изнурительных занятий и немного поболтать за сигаретой во дворике за молочным магазином, в котором пухлая и приветливая продавщица, тетя Маша, варила студентам и их преподавателям совершенно фантастического вкуса кофе. Увидев родные места, Скрыпаль решил выпить кофе – в кармане его еще шуршали несколько последних гривен, – чтобы хоть немного отдохнуть и, возможно, переброситься парой слов с кем-нибудь из однокашников – от огорчения он совсем забыл, что молочный магазин давно уже закрыли и вместо кофе в нем торгуют дорогими французскими духами. Он вспомнил об этом только тогда, когда увидел перед собой рекламу косметики там, где на подоконнике в былые времена всегда лежал толстенный серый кот – баловень всех кофеманов. Впрочем, в своей беде он оказался не один – еще одна тень прошлого забрела сюда – Элка, его однокашница, словно в воду опущенная, с растерянными близорукими глазами и тоже с потертым футляром для скрипки в руках.

– Ты куда, Эл? – радостно приветствовал ее Скрыпаль, довольный что оказался не один и встретил хоть одну знакомую душу.

Элка обрадовалась, они обнялись и поцеловались, словно у них тут было назначено свидание, и Скрыпаль пригласил ее пойти куда-нибудь, где еще наливают кофе, хотя он уже порядком устал и знал, что ему, как всегда, придется тащиться в Горенку по темноте да и то, если он успеет на последний трамвай.

И они отправились на всем известный угол Пушкинской и Прорезной, выпили кофе и уселись в крошечном палисадничке перекурить, ни одному из них не хотелось в тот вечер домой: Скрыпалю – мы уже знаем, по какой причине, а Элки дома тоже было не сладко – супруг ее вдруг совершенно перестал переносить скрипку и ей приходилось мыкаться по консерваторским классам, чтобы хоть где-нибудь позаниматься. К тому же она понимала, что нелюбовь к скрипке – это всего лишь первый сигнал к разводу. Элка один раз уже развелась и теперь, словно котенок, которого несут топить, заранее знала, что последует дальше.

– А ты-то как в своей Хацапетовке? – спросила она Скры-паля, догадываясь, что тот вряд ли ответит ей правду.

– По-разному, – уклончиво и без особого энтузиазма ответил Скрыпаль.

Но Элка не унималась.

– Нет, ты мне правду скажи, Скрыпа, правду, люди говорят, что жена у тебя писаная красавица, да такая, что, говорят, этим мымрам из Голливуда рядом с ней делать нечего.

– То, что красавица – правда, – мрачно ответил Скрыпаль, – хоть рисуй…

Элка всегда отличалась догадливостью и все поняла.

– Можешь не продолжать, – ответила она, – и так все понятно… Не грусти…

Элка погладила его по волосам, и он положил голову на ее худенькое плечико, чувствуя себя тепло и уютно, невзирая на то, что голубое, радовавшее глаз, небо, вдруг посерело от набрякших водой облаков, готовых вот-вот обрушить на город мириады холодных капель.

– Я к тебе как-нибудь на репетицию зайду, – вдруг сказала Элка, чем весьма удивила Скрыпаля, который почему-то отнес эту встречу к эпизодам без продолжений. И Скрыпаль впервые за годы, что был с ней знаком, вдруг обратил внимание, насколько они с Элкой похожи – оба чуть-чуть рыжеватые с веснушками на скуластых лицах и вечно обветренными, натруженными руками. Когда он учился в консе, то за Элкой тогда волочились все, кому не лень, и он решил, что ему не пробиться к ней сквозь густую толпу ее поклонников. А потом на него опустилось темное облако Элеонориной красоты, лишившее его друзей, памяти, и Скрыпаль, добившись, в общем-то, против своего собственного желания, руки Элеоноры, обрек себя на вечную погоню за уроками, репетициями, отвратительными гастролями с мизерными гонорарами и на всякую прочую дрянь. И всего лишь за несколько лет он растратил себя самого, став лишь скорлупой, оболочкой веселого и бесшабашного Скрыпаля, каким знали его друзья.

Все эти мысли бурным потоком пронеслись у него в голове, и он решил, что ни за что не отправится сегодня в Горенку, а переночует у матери, на Пушкинской, чтобы немного отогреться душой возле нее.

А тут как раз подул холодный ветер, предвещая дождь, и Элка стала прощаться, виновато заглядывая ему в глаза, как вдруг раздалось отвратительное мяуканье и придурковатая черная кошка повисла на Элкиной ноге, разрывая колготки и царапая ее до крови когтями.

– Пошла прочь! – попыталась Элка ее прогнать, но та нападала пуще прежнего, норовя навсегда изуродовать аккуратные Элкины коленки.

Скрыпаль сначала опешил, но потом неожиданно пришел в себя и, схватив кошку за шиворот, швырнул ее на круглую цветочную клумбу – она упала на колючий розовый куст, и, злобно фыркнув, исчезла.

Элка встала – разорванная в клочья колготка мешала ей идти, и она морщилась от боли.

– Ну ладно уж, иди, – сказала Элка, – тебе далеко.

Скрыпаль отдал ей на такси те последние несколько гривен, которые у него еще оставались, помог ей остановить машину, и Элка укатила.

А усталый Скрыпаль потащился по Пушкинской в крошечную, но теплую и уютную квартирку матери, где для него всегда находилось и место, и еда.

В Горенку он добрался только на следующий день к вечеру. Супружница его лежала в постели, укутанная сразу в несколько одеял.

– Что с тобой, Леонора? – поинтересовался было Скрыпаль, но та бросила на него такой взгляд, что тот чуть не прикусил язык, хотя в общем-то попытался всего лишь проявить участие.

– Упала я, – ответила та. И серые ее глаза вдруг засверкали, как два фальшивых изумруда.

«Ух, – пронеслось у Скрыпаля в голове, – уже почти три года я на ней женат и только впервые заметил, что у нее кошачьи глаза».

Он ушел в свою комнату и почти сразу завалился спать. Во сне его мучили кошмары – черная кошка подкрадывалась к нему отовсюду и норовила выцарапать глаза и перегрызть горло – он отбивался от нее, как мог, но силы были неравны…