Джеймс Кейбелл - Domnei

Задумчивые глаза Каллистион был сухи, а Мелицента заплакала. Она подошла к этой дакианке и обняла ее, сказав:

– Я никогда не хотела причинить тебе зла. Каллистион, казалось, не обратила на это внимания. Затем она сказала:

– Разве ты не видишь разницы между нами? Они обе стояли на коленях и смотрели в воду.

– Неудивительно, – сказала Каллистион, – что Деметрий любил тебя. В свое время он любил многих женщин. Он любил и мать вот этого куска падали. Но он всегда возвращался ко мне, ложился возле моих ног и клал мне голову на колени, а я перебирала его волосы, и мы говорили о тех временах, когда были молоды. Но он никогда не говорил о тебе. Этого я простить не могу.

– Понимаю, – сказала Мелицента.

Их щеки соприкоснулись, а они, стоя на коленях, смотрели в неподвижную воду. Старшая из них сказала:

– Есть только один учитель, который может дать тебе печальное знание, касающееся природы женской ревности…

– Да, лишь один, Каллистион.

– Должно быть, высокий, и у него, по-моему, густые каштановые, слегка вьющиеся волосы…

– У него черные волосы с отливом, словно вороново крыло.

– У него бледное с румянцем лицо, как у тебя…

– Нет, оно смуглое, как у тебя, Каллистон. Он решителен, как орел. Его взгляд завораживает. Обычно я почти со страхом смотрела на него, хотя и видела, как безрассудно он меня любит…

– Понимаю, – сказала Каллистион. – Все женщины это понимают. О, мы многое понимаем…

Она вытянула руку над телом Диофанта и бросила в пруд камень.

– Посмотри на эту рябь! Сейчас в ней не отражается ни мое старое лицо, ни твоя красота. Волнение, как в человеческом сердце… А сейчас вновь начинает проявляться твоя красота. Но у меня есть еще камни.

– И желание их бросить! – сказала госпожа Мелицента.

– Потому что эта яркая, обворовывающая всех красота уже не принадлежит тебе. Она моя, и я могу сделать с ней все, что захочу… Так же, как еще вчера играл ею Деметрий… Нет, я не убью тебя. У меня есть три настоящих мастера, умеющих превращать красивых детей в страшных уродцев. Правда, они сказали, что не смогут изменить цвет твоих глаз. Жаль! Но один глаз можно и вырвать. Затем с удовольствием посмотрю, как они растянут твой рот от уха до уха, вынут хрящ из носа и превратят волосы в жухлую солому; твоя кожа, которая сейчас, как теплый бархат, касается моей щеки, станет похожа на затвердевшую грязь. Они так же ловко лишат тебя красоты, которая ограбила меня, как я срываю эту травинку… Они уверили меня, что превратят тебя в самое безобразное создание на свете. Иначе я их убью. Как только это будет сделано, ты можешь свободно пойти к своему возлюбленному. Боюсь только, что ты не любишь его так, как я любила Деметрия.

Мелицента ничего не ответила. Тогда Каллистион сказала:

– Все мы, женщины, знаем, моя сестра, о предписанном нам проклятии. Любить мужчину, зная, что он любит лишь губы и глаза, которые дала нам взаймы юность… К тому же ненадолго! Разве это не жестоко? Вот почему мы жестоки… Постоянно в мыслях, а когда представляется случай, то и на деле.

А Мелицента ничего не ответила. Поскольку их любовь с Перионом. – настолько возвышенная и прекрасная, что творила музыку из печали и выжимала новые силы из несомого креста так же, как получают лекарства из горьких трав, – здесь никем, как она знала, быть понята не могла.

В саду появился Орест с Агасфером и еще девятью слугами. Хозяин Накумеры не произнес ни звука, пока прислужники затыкали кляпом рот Каллистион и связывали ее руки. Они молча увели ее из рощи. Один из них нес на плече тело Диофанта, который в тот же день был со всеми почестями похоронен рядом с отцом. Орест весьма чтил традиции.

Все происходило настолько гладко и слаженно, что казалось, подобное уже неоднократно совершалось. Орест небрежно отряхнул ладони, и Сад вновь погрузился в дрему. Невдалеке от него Агасфер выводил пальцем на воде замысловатые узоры, которые, похоже, забавляли еврея.

– Она бы убила тебя, Мелицента, – сказал Орест, – хотя весь Олимп и был бы против. Это было бы неугодно богам. Более того, клянусь Гераклом, у меня нет времени выбирать чью-либо сторону в бабской сваре. С волками жить – по-волчьи выть. Я преследую более высокие цели. И кроме того, совершив невероятный переход, граф де ла Форэ со своими Вольными Соратниками уже стучится в ворота Накумеры…

Сверкнула надежда.

– Ты же знаешь, что если со мной что-нибудь случится, он не пощадит никого. А все твои войска находятся в Калонаке. Господь милосерден! – сказала Мелицента.

– Я не черню чужих богов. Это приносит несчастье. Тем не менее ты напрасно взываешь к своему богу. Даже если бы у меня было всего пятьдесят воинов, Накумеру можно было бы взять только измором. Мы можем спокойно выстоять здесь целый месяц. Да, мои главные силы находятся в Калонаке. Однако мой безумный отец уже призвал их сюда, чтобы они сопроводили тебя в лагерь мессира де ла Форэ. Я использую этих мошенников совсем по-другому. Они прибудут через два дня и появятся как раз в тылу мессира де ла Форэ, который расположился лагерем перед крепостью. Впереди у него неприступные стены, а позади – три меча на один его. И войска де ла Форэ находятся в долине, откуда лишь Дедал с его крыльями мог бы выбраться, но никому другому этого не сделать. Я считаю, что Перион Лесной уже мертв.

И Орест, неуклюже соединяя цепочку выводов, тыкал правым, коротким и толстым, указательным пальцем в ладонь левой руки. Деметрий оставил сына, но не наследника.

Но эта цепь была крепка. Мелицента проверила каждое звено и нигде не нашла слабины. Она уже видела, как будет окружен и разбит Перион.

– И эти войска возвращаются сюда из Калонака ради меня!

– Все происходит очень кстати. Это должно научить тебя не говорить о богах легкомысленно. И также, по совету этого жида, я намерен помочь богам в их трудах. Завтра на рассвете ты появишься на стенах Накумеры в том наряде, в каком впервые увидел тебя граф де ла Форэ. Агасфер утверждает, что в таком случае Перион тем более постарается освободить тебя, что бы ни говорили ему его соратники, поскольку, по мнению Агасфера, ты все еще очень красива.

Мелицента громко воскликнула:

– Моя красота – сущее проклятие для меня и для всех тех, кто желает ей обладать!.

– Но я ее не желаю! – сказал Орест. – Иначе я не продал бы тебя Агасферу. У меня единственное желание – править приграничной провинцией, где я могу каждый день сражаться с врагами и проезжать мимо домов побежденных и ненавидящих меня людей. Агасфер уверяет меня, что император мне в этом не откажет, когда я привезу ему голову мессира де ла Форэ. Походы мессира де ла Форэ уже долгое время действуют на нервы нашему божественному императору.