Фред Саберхаген - Книга мечей

Меч в руках Кенна издал новый вопль, сравнимый только с пронзительным визгом вгрызающейся в жесткое дерево циркулярной пилы, и вновь закрутил «мельницу», на сей раз готовясь к отражению атаки боезверя. И тут же в воздух взлетела, разбрызгивая капли крови, отсеченная рыжая лапа. Следующий удар вспорол кольчужную попону, гораздо более крепкую, чем была на человеке, и, поддев огромную тушу за ребро, меч швырнул ее на дорогу. При виде этой картины Марк вспомнил убитого им из пращи кролика. Марк еще судорожно нащупывал вторую стрелу, а громадный зверь уже катился кувырком, клацая в агонии огромными клыками.

Теперь на Кенна бросились сразу трое. Марк уже было прицелился, но, испугавшись, что может попасть в брата, опустил лук. Он видел, как сверкнули рядом с Кенном обнаженные клинки, но брат твердо стоял на ногах, хотя лицо его было перекошено от страха, а во взгляде сквозили отчаяние и растерянность. Но грозное оружие в его руках вновь ожило и закрутило магический круг, круша все направо и налево. Со стороны казалось, что клинок управляет телом юноши: он заставлял его подпрыгивать и уклоняться и вел туда, куда считал нужным. А считал он нужным — атаковать; и на негнущихся ногах Кенн двинулся навстречу врагам.

И меч подбадривал его яростным свистом.

Этот бой велся с такой быстротой, что Марк даже не успел ничего толком разглядеть. Он лишь видел, как один из разбойников вылетел из схватки и, пробежав по инерции несколько шагов, с размаху врезался в стену дома, сполз по ней и замер без движения. Затем он услышал отчаянную, захлебывающуюся мольбу о пощаде. Марк даже не заметил, когда в бой ввязался полосатый боезверь, — но теперь и он уже летел кувырком по улице в сторону реки. Шмякнувшись в кусты, он попытался уползти, но был настолько покалечен, что его вой перекрыл даже истошный боевой визг меча. А тем временем последние двое разбойников, обезоруженные и израненные, не разбирая дороги бросились вон из деревни. Лицо одного из них навсегда запомнилось Марку — вытаращенные от ужаса глаза и разинутый в диком крике рот.

Остальные нападавшие так и лежали без движения. Четверо или пятеро — пока подсчитать их было трудновато.

Марк посмотрел направо, посмотрел налево и понял, что на всей улице только двое остались стоять на ногах — они с братом.

В воздухе висела легкая дорожная пыль, но теплый летний ветерок потихоньку ее разгонял — а больше ни малейшего движения. Братья замерли, как в столбняке. Но вот руки Кенна задрожали, и меч постепенно начал опускаться, его раскаленный клинок поблек, дымный шлейф разнесло ветром, а боевой визг, перейдя в тихое жужжание, вскоре смолк.

И стоило только острию клинка коснуться земли, как одеревеневшие пальцы Кенна бессильно разжались и рукоять меча выскользнула из них. А следом за упавшим в пыль мечом рухнул и сам Кенн. Только сейчас Марк заметил, что на домотканой рубахе брата проступили красные пятна.

Машинально сунув последнюю, так и не использованную стрелу в колчан, мальчуган бросился на помощь. А рядом с Кенном раскинулся Джорд. Он по-прежнему не шевелился, и на его голове зияла оставленная когтями боезверя чудовищная рана. Нет, Марк просто отказывался понимать, что произошло.

Отец распростерт на земле, а колдун в синей рясе поднимается на ноги, как ни в чем не бывало! В каждой руке колдун держал по какой-то штучке — наверняка магические амулеты. Затем он начал методично отряхиваться.

Марк присел рядом с братом и взял его за руку. Он не знал, чем ему помочь, и в бессилии просто смотрел, как расползаются по белому полотну красные пятна. Оказывается, клинки нападавших задели его. И не один раз. Охотничья рубаха Кенна на глазах превращалась в саван.

— Марк, — голос Кенна был слабым, испуганным и в то же время пугающим, — я ранен.

— Отец! — отчаянно взмолился о помощи Марк.

Не может его отец лежать вот так, никого не слыша! Он должен встать сейчас и сказать, что нужно сделать. Иначе не бывает! Может, лучше бежать домой и звать на помощь маму и сестру? Но Марк не мог бросить Кенна, чьи пальцы слабо цеплялись за его руку. Он не мог оставить его совсем одного.

На расстоянии вытянутой руки скорчился убитый бандит, словно замерший в земном поклоне перед одолевшим его грозным врагом. Градоспаситель снес ему пол-лица, а уцепившиеся за меч отрубленные пальцы лежали возле уткнувшегося в землю лба, как кровавая жертва новому суверену. Нет, лучше не смотреть по сторонам: везде одно и то же.

Меч так и валялся посреди улицы. Сейчас он выглядел не опаснее разделочного ножа, и пыль уже почти полностью покрыла грязной коркой алые пятна на его клинке.

Из груди Марка вырвался отчаянный плач-мольба о помощи: хоть кто-нибудь, кто угодно, но помогите же! Он чувствовал, что жизнь из Кенна утекает, как вода сквозь пальцы.

Откуда-то издалека донесся женский плач.

Потом послышались мягкие осторожные шаги, и над Марком склонилось лицо Фолкенера.

— Это ты застрелил сенешаля, — сказал кожевник. — Я-то все видел.

— Что? — Марк даже не понял в первую секунду, о чем он говорит. Но склонившийся над телом ибн Готье колдун распрямился и, слегка покачиваясь, словно от старческой немощи (хотя немощным он вовсе не выглядел, даже несмотря на седую бороду), тоже направился к Марку. Что бы он там прежде ни держал в руках, сейчас его ладони были пусты. С каким-то сверхъестественным спокойствием он возложил руку на искалеченную голову Джорда и прошептал несколько фраз. Затем он проделал то же со старостой и Кенном. Все это время лицо колдуна оставалось бесстрастным.

Теперь женский плач и вопли раздавались ближе, и к ним добавился еще топот бегущих ног. Марк и не подозревал, что его мама умеет так быстро бегать. И вот уже его обнимают Мала и Мэрией — обе в мучной пыли, — вот они склоняются над ранами поверженных мужчин.

— Это ты застрелил сенешаля! — снова прошипел Фолкенер.

На сей раз колдун его услышал. Грязно выругавшись, он выдернул из колчана Марка последнюю стрелу и заковылял к телу родственника герцога, чтобы сравнить ее с той, что торчала из его горла.

Теперь уже вся деревня высыпала на улицу и столпилась вокруг убитых. Поначалу выходили робко — по одному, но потом осмелели. Несколько человек только что вернулись с полей и все еще держали в руках кто серп, кто косу. Староста был мертв, деревня осталась без главы. В толпе нарастал шум и ропот возмущения. Раздавались голоса, что нужно послать в манор сообщение о нападении на деревню, но никто не спешил отправиться в дорогу. Еще говорили о том, что нужно пустить по следу уцелевших разбойников (кем бы они ни были и откуда бы ни пришли) отряд добровольцев. Разговоры о войне, преследовании и отмщении то затихали, то вновь разгорались.