Александр Рау - Меч, палач и Дракон

Гийом с удовольствием уселся-плюхнулся на предложенный диван. Он оказался таким же мягким и удобным, как и тот, что стоял в его мендорском кабинете. Начала сказываться усталость от выигранной схватки. Горело плечо, наскоро затянутое амулетом-сапфиром на груди. Синий камень потускнел, еще пар таких ран и он станет бесполезной драгоценностью.

Ибрагим улегся напротив, их разделял низкий столик, сбоку от которого встал неприметный человек — толмач.

— Не надо, я тебя понимаю, — маг прижал пальцы к вискам, беседу такой важности нужно вести самому.

— Хорошо, — кивнул Ибрагим и знаком отослал толмача, — так лучше. Я не буду извиняться, Дракон. Ты знаешь порядок, я должен был проверить.

— Я не дракон.

— А как еще назвать могучего воина, плюющегося огнем?

— Магом. Боевым магом, служащим твоему врагу Хорхе. У меня есть три ученика, не слишком много кандидатов? — Гийом почувствовал, что голова его стала тяжелой, глаза устали, взгляд на миг помутнел, — Султан, путь ведьма твоя появится! — потребовал он.

— Хатун, — позвал Ибрагим.

Из темноты к столику вышла маленькая женщина в возрасте, но не старая.

— Ты звал меня повелитель? — спросила она.

Гийом впервые видел Ночную Матерь — представительницу загадочной секты, хранящей и поддерживающей памяти о Драконах. Глаза ее жгли мага, он сотворил защитный жест. Матерь отшатнулась. Сил ее на открытую борьбу не хватало, но спящего или усталого человека она могла легко подчинить своей воле — превратить в раба.

— Что скажешь? Я нашел Дракона? — обратился к Хатун Ибрагим.

— Я чувствую на нем жар Вечного Пламени, но не уверена до конца, — ответила Ночная Матерь и села рядом с султаном, — Нужно время. В любом случае, пусть стук уже и слышен, скорлупа еще не треснула.

— Я не Дракон, — зло повторил маг, — Если уж соотносить с животными, то леопард — кот, а не ящерица с крыльями.

— Мнение твое неважно, — улыбнулся Ибрагим.

Он лежал на нескольких подушках, тело могущественного правителя не соответствовало духу. Гийом чувствовал боль, исходящую от него; султан болел, болел давно и тяжело. Лицо его больше походило на смертную маску, лишь два глаза сверкали ярко как звезды в безлунную ночь.

— Зачем я тебе? — прямо спросил маг, — Мечтаешь о покорении мира? — это неосуществимая мечта. Или хочешь поделиться властью? — для настоящего дракона нет разницы между раятом и султаном. Нет равных, есть слуги.

— Нет, — покачал головой Ибрагим, — Я буду честен и открыт с тобой маг-северянин, словно ты первый Дракон — Карим. Мне не нужен мир, ты зря слушал Хамди, его язык двояк и лжив как у змеи. Мне нужен Алькасар. Ты видел раздоры сипахиев и алчность беев, я бессилен против них. Не могу сломать вековые обычаи.

— А Дракон — мессия — может, — продолжил его мысль Гийом.

— Да. Перед ним склонятся все. Матери, — он указал рукой на Хатум, — предсказали мне его скорый приход. Я не могу упустить этот шанс.

Маг налил себе в пиалу из кувшина на столике. Горло мучила жажда. Красный напиток оказался подслащенным вишневым соком. Султан не пил вина.

— Ищи другого. Желающие всегда найдутся.

— Искал. Их трупы гниют в ямах среди нечистот. Самозванцы не нужны. Нужен дракон, или тот, кто может убедить всех, что он Дракон.

— Ибрагим, — Гийом наклонился через столик, — Попробуй сам покарать беев, тебя же не зря прозвали Великолепным! Твои янычары — сущие звери, с ними никакой враг не страшен. Мой король Хорхе сломал знать, и ты сможешь.

Султан Алькасара горько рассмеялся.

— Великолепный? — я им был, когда водил войско в походы. Сейчас — ничтожный, искалеченный, израненный, усталый. Твоему повелителю Хорхе не приходилось убивать родных, ему есть, кому верить. Хамди — последний из пяти моих братьев — жив только благодаря заступничеству нашей матери. Он ее любимец. Беи — они ждут моей смерти, новый султан раздаст им еще больше земель и поведет их в большой поход, я же не имею сил. Нет опоры. Ты служил Хорхе — послужи мне.

— Стать изменником? Помочь врагу страны, которой служу?

— Я дам тебе клятву. Клятву Вечным Пламенем, что не подниму меч против Камоэнса. Служи мне!

— Иначе смерть? Хороший выбор. Не боишься, что я, затаив злобу, отомщу, как только смогу?

— Нет, Дракона нельзя неволить, — в султане боролись два начала. Одно — законы и обычаи, заложенные с детства, другое — прагматичное, — Возьми, — он протянул ему круглый золотой диск, — Это тамга Вечного Пламени. Ты неприкосновенен для любого алькасара. Даже мои янычары отступят — иначе погубят душу. Думай, колдун-северянин.

— Я чувствую, что на сердце у тебя неспокойно, — тихо, но четко вмешалась молчавшая доселе Матерь, — Печаль и тоска. Дракон же не знает ни того, ни другого. Для него нет неразрешимых задач. Ему все подвластно.

— Три дня, даю тебе. Думай, северянин, — сказал на прощание султан.

Луис де Кордова покинул балкон одновременно с Гийомом. Его забрали не янычары. Две красивые девушки в длинных одеждах со строгими лицами оттеснили стражей. Поэт, знавший об отношении алькасаров к женщинам, изумился, видя низкие поклоны воинов.

Одна из девушек крепко взяла его за рукав халата и потянула за собой. Сипахии, встречавшиеся им, уступали дорогу. Луис пытался запоминать путь, но сбился. Мелькавшие в быстром шаге коридоры и залы, казались одинаковыми. Везде одно и тоже: янычары, сановники, придворные, слуги, блеск убранства. Дворец Хорхе был меньше султанского в десять раз. Поэт смирился и положился на добрую волю прекрасных захватчиц.

Его привели в комнату, благоухающую нежными благовониями. Чувствовалось близость женского жилища.

— А не в гареме ли я? — посетила Луиса радостная и пугающая одновременно догадка.

Служанки принесли столик и яства. Девушки, приведшие его сюда, вышли. Появилась ОНА.

Луис де Кордова — знаменитый поэт — знал многих женщин, умел ценить истинную красоту. В его жизни было много романов, и он страдал от неразделенной любви, и по нему лили слезы. В конце-концов, он встретил Изабеллу Клосто — прелестную рыжеволосую девушку с хрупкой кукольной красоты — ради которой рисковал жизнью, сражаясь с магом Гийомом. Луис больше жизни любил молодую жену, преклоняясь перед ней, считая, что нет женщины, способной с ней сравнится.

Когда вошла Она, поэт понял, что ошибался. Невысокий рот, хрупкий стан, осиная талия подчеркнутая тонким поясом. Светлая кожа; свежий румянец щечек; маленький рот; чувственные губки; длинные до пояса черные волосы, ниспадающие по зеленому платью; ресницы, изогнутые словно сабли. И самое главное — глаза. ОНА не поднимала их, пока не подошла вплотную. Затем один взгляд зеленых очей, один взмах пышными черными ресницами — укол в самую твою суть, проникновение, сближение, приобщение, что связало крепче тысячи канатов.