Александр Прозоров - Алтарь

Тилбур продемонстрировал овальный каменный скребок, похожий на раковину речного моллюска.

— Ну-ка, дай, — подошел ближе жрец, взял дикарский инструмент, потрогал пальцем острейший скол режущей кромки. — Возьми бадью, принеси воды.

Мальчик, получив вместо ожидаемой похвалы тяжелое поручение, набычился, но сбитое из узких досок ведро взял, пошел к реке. Изекиль проводил взглядом ученика, затем развязал свой сыромятный пояс, скинул медвежью шкуру и уронил ее на угли рядом с ланью, обтекающей жиром на воткнутом глубоко в землю колышке. В воздухе запахло жженой шерстью и паленым мясом. Почти сразу послышался быстрый топот — Тилбур с разбега влетел в святилище, остановился возле костра и облегченно перевел дух:

— Я уж думал, лань в пламя свалилась.

Изекиль взял у него бадейку, поставил в освещенный круг, решительно макнул голову в воду, немного подождал, придерживая рукой свесившуюся золотую амулетку. Потом сел рядом с деревянным ведром.

— Так отпробуй мясца, учитель, — предложил мальчишка. — Я тушку всю осмотрел, отчистил, в реке отмыл. Нет в ней отравы, точно говорю! Опять же, потроха можно вовсе не трогать, токмо холку, что…

Жрец промолчал, дожидаясь, пока вода устоится, потом провел ладонью над поверхностью, произнося мольбу о безвременье, опрокинул бадью набок, поднял с земли скребок и начал неторопливо соскабливать с головы волосы, глядя на свое отражение в застывшей жидкости. Тилбур запнулся на полуслове, наблюдая за его действиями, а Изекиль старательно содрал под корень все волосы, отер скребок о запястье, убрал в мешочек. Поднялся на ноги.

— К-к-как ты это сделал, учитель?! — наконец выдохнул мальчишка.

— Да так, — развел ладони жрец, и в тот же миг вода выплеснулась из деревянного ведра, залив костер.

— Ой-ёй! — подпрыгнул Тилбур и заметался возле черного пятна, выискивая хоть один уцелевший уголек.

Изекиль спустился к реке, не спеша вошел в воду, погрузившись в нее с головой, и остановился, позволяя воде смыть с себя грязь, усталость, черный глаз, дурное слово. Смыть плохие мысли и глупые ошибки. Смыть прошлое, дабы очиститься перед будущим. Он стоял так долго, очень долго — до тех пор, когда даже его вечное, нетленное тело начало ощущать холод. Наконец жрец развернулся и выбрался на берег.

В святилище уже опять полыхал костер. Мальчишка, отодвинувшись подальше от обжигающего пламени, старательно объедал честно заработанную плату.

— Я научил тебя не очень многому, Тилбур, — криво усмехнулся Изекиль и начал одеваться. — Не очень многому — но часть древней мудрости Великого ты все-таки получил. Не забывай, что вся сила явлена тебе милостью всесильной Аментет. Помни ее имя и прославляй перед смертными.

— Хорошо, учитель, — прожевав, отозвался мальчик и откусил от оленьего окорока еще кусок.

— Служи честно богам Дуата, мой мальчик, и они не обойдут тебя своей милостью. Почаще смотри на умирающих, Тилбур. Может быть, тебе наконец-то надоест быть одним из смертных, и ты вспомнишь мои уроки.

— Угу, — кивнул ученик, опять набив полный рот.

Изекиль завязал пояс, проверил содержимое мешочков, после чего набросил мягкую и теплую шерстяную накидку поверх туники.

— Ты куда, учитель? — наконец заподозрил неладное Тилбур.

— Туда, — махнул рукой Изекиль. — Для меня настала пора выполнять свои обеты, мой мальчик. Очень скоро со стороны восходов дойдут вести о больших событиях. Уже совсем скоро.

С сухим треском проломившись через заросли тростника, мокрый по брюхо секач остановился, медленно перемалывая челюстями нечто белое и похрустывающее. Проглотив добычу, кабан мелкой трусцой двинулся через зеленую поляну к зарослям орешника. Однако, когда до тонких зеленых ветвей оставалось не больше двух шагов, из коричневого, покрытого жесткой щетиной, бока вдруг выросла тонкая деревянная палочка с двумя белыми полосками из птичьего пера. Вепрь подпрыгнул, резко крутанувшись вокруг своей оси, — и тут же из другого бока появилось древко. Кабан скакнул вперед, словно надеясь на целительные способности ореховых кустов — но в этот миг силы окончательно покинули зверя, и он рухнул на землю.

На поляну вышли двое бородатых мужчин в выпущенных поверх коричневых шаровар светлых рубахах из груботканого полотна. От нежданных опасностей их защищали короткие куртки из толстой, в два пальца, воловьей кожи. С широких ремней, украшенных костяными накладками, свисали по два ножа — короткий, с половину ладони, и длинный, не меньше локтя длиной. Впрочем, длинный нож в полной мере можно было назвать и коротким мечом. Еще с их поясов свисало по несколько небольших мешочков, часть которых были из кожи, а часть — матерчатые, расшитые цветными нитями. Помимо прочего, за спиной у каждого, под обтянутым кожей колчаном, за ремень был заткнут бронзовый топорик на короткой рукояти.

— Сломал стрелу, окорок проклятый, — недовольно буркнул один из охотников. — Хотя нет! Вон, торчит. Оперение с прокусом. Младший побаловался на привале.

— Значит, мою сломал, — недовольно сплюнул второй.

Они подошли к добыче. Первый выдернул стрелу, второй, достав медный нож с костяной рукоятью, прорезал в шкуре четыре полосы, поддел край кожи клинком, двигая его вниз. Шкура поддалась — у кабана на боку получились две широкие лямки.

— Я возьму, — предложил первый, снимая колчан и протягивая его товарищу. Тот кивнул, помог закинуть еще совсем недавно хрюкавший груз за спину.

Кустарник опять разошелся, выпустив на поляну еще пять человек — все в коже, в высоких мягких сапогах, с мечами и топориками. У некоторых волосы были перетянуты ремешками, у двоих на шее поблескивали золотые гривны. Правда, луков ни у кого из пятерых не имелось.

— Скилур, Атей! — окликнул охотников один из мужчин. — Чего застряли?

— Да вот мясца на ужин припасли, — отозвался первый охотник, поводя плечами. — Сейчас, идем.

Мужчины двинулись вдоль камыша дальше. На поляне воцарилась тишина — но ненадолго. Очень скоро через кустарник проломился ширококостный вол. Не спеша переставляя ноги, он наклонился, прихватил губами пук травы и двинулся дальше, невозмутимо таща привязанную на холку волокушу: две длинные слеги, меж которыми, скрученные углами, лежали несколько узлов. За волом бежал, помахивая тонким прутиком, босоногий мальчишка в рубахе ниже колен. Следом брели еще два вола с волокушами, с десяток коров, несколько женщин в длинных сарафанах, с заплетенными в косы волосами. Одна несла на руках жалобно хныкающего грудничка. Потом опять тащились волы, бежали недовольно блеющие козы, топали недавно остриженные овцы, шли мужчины — кто налегке, а кто и с тяжелым топором на плече.