Александр Прозоров - Алтарь

— Сколько тебе лет, номарий? — ответил вопросом на вопрос Изекиль.

— Я видел уже двадцать восемь разливов, жрец.

— Я тоже, номарий. — Служитель Аментет зябко завернулся в свой серый балахон. — Двадцать восемь разливов. Но ты уже командуешь отрядом, водишь его в походы, отчитываясь лишь перед всевидящей Маат и Сошедшим с Небес, а я так и остаюсь мелким служкой при Мудром Себеке. Никто и ничто, затерявшийся в сумраке Небесного храма.

— Я хожу в походы уже десять лет! — резко оборвал его Саатхеб. — Я вышел в Мертвый поход на шиллуков простым копейщиком, а вернулся полусотником, оставшись единственным выжившим из своего десятка. Я плавал с Мудрым Саккатом за Зеленое море в Великий Северный поход и заслужил его похвалы за отвагу и решительность. Трижды я проливал кровь во славу Великого, дважды меня вымолили из Небесного храма лишь милостью Маат! Сам Мудрый Хентиаменти принял меня после похода за Зеленое море и повелел заказать пророчество о моей судьбе. После излечения от раны я получил титул советника при номархе Намры, а затем меня представили самому Великому Правителю, Сошедшему с Небес и Напитавшему Смертные Народы Своей Мудростью! Он назвал меня великим воителем и самолично направил в поход на грабителей шасу! Как ты смеешь намекать, что я слишком молод для своего звания?!

— Напротив, номарий! — возразил жрец. — Я говорю, что ты достоин своего звания, несмотря на возраст. Нефелим послал тебя в битву, дав впятеро меньше сил, нежели это необходимо, однако ты все равно принес ему победу. Но поверь мне, я достоин возвышения не менее тебя. Я зубрю мудрость Великого, подаренную им Небесному храму, днем и ночью, отказывая себе во сне. Я не отказываюсь ни от каких обрядов и молений, я хожу во все походы, которые назначаются храму. Но ты в свои двадцать восемь лет уже номарий, а я — всего лишь один из учеников Мудрого Себека.

— Может быть, Мудрый Себек лучше понимает, какого звания ты достоин? — усомнился Саатхеб. — Или ты не смог обратить на себя его внимания?

— Смог, — усмехнулся жрец. — Два года назад я попытался провести обряд обретения бессмертия. У меня ничего не получилось, только кожа стала белой, как утреннее облачко. Мудрый долго меня рассматривал, после чего сделал более близким учеником. Но ничего не сказал. Ни похвалил, ни упрекнул.

— Зачем тебе бессмертие, Изекиль? — удивился воин. — Ты же не бог. У тебя все равно нет их силы. Ты всего лишь застрянешь в этом жарком, голодном мире. Неужели тебе не хочется получить свою десятину на полях Блаженства?

— Ты опять забываешь, что я родился в шестой день ахет, номарий, — вздохнул жрец. — После того как меня сожрет мор или отравит пиво, сколько станет весить мое сердце, отважный Саатхеб? Что станет с ним, когда Анубис в присутствии Тота и сорока двух демонов положит его на весы? Я скажу тебе: его выбросят к уродливой Амамат, пожирательнице Дуата. Поэтому для меня нет и никогда не будет полей Блаженства. И этот мир, каким бы ни был он несовершенным, останется для меня лучшим из миров. Особенно если я научу Амамат не пожирать мое сердце, а служить ему, если я приведу человеческие племена к покорности всесильной Аментет, если возвеличу ее имя превыше всего и заслужу ее расположение.

— Как бы ты ни возвеличивал имя богини смерти, Изекиль, Сошедший с Небес всегда останется выше, — покачал головой номарий. — И только он станет вершить порядок в этом мире.

— Я помню об этом, Саатхеб, — слащаво-вкрадчивым тоном ответил жрец. — Но и ты не забывай, что мудрости вхождения в мир мертвых, словам верности всесильной Аментет нас научил Великий. Небесный храм — часть его мудрости, частица знаний, переданных Нефелимом смертным. Возвеличивая свою богиню, я служу его воле…

Между тем ослепительный лик Ра скрылся в бескрайних песках на западе, по ту сторону великой реки. Сразу потянуло прохладой. Пока еще это был влажный воздух с Нила, но Саатхеб знал, что скоро пустыня остынет, и после полуночи с нее подует студеный воздух, заставляющий людей трястись от холода и кутаться во все одежды, какие только есть.

— Приходит время ночных богов, Изекиль, — передернул плечами номарий. — Если не хочешь простыть — иди, поешь хлеба, запей пивом, постели себе что-нибудь на песок.

— Благодарю за совет, отважный Саатхеб, — резко отвернулся жрец, — но я не прикасаюсь к хмельным напиткам.

— Прости, Изекиль, — спохватился воин, — я совсем забыл… Скажи, а твоя кожа теперь останется такой белой на всю жизнь?

— Нет, — все так же глядя в сторону, ответил служитель Аментет. — За двести-триста лет она должна немного потемнеть.

— Двести лет? — Номарий рассмеялся. — Разве смертный способен переждать такой срок?

— Разве я не говорил, что не намерен покидать этого мира? — спокойно ответил жрец. — За эти годы я нашел свою ошибку, отважный Саатхеб.

— Я рад за тебя, — кивнул номарий. — Надеюсь, ты не обидишься, если я покину тебя. Мне хочется поесть, и я мерзну.

— Ты не боишься лишиться своей славы, отважный Саатхеб? Что скажет Мудрый Хентиаменти, если половина пленников прибредут в Неб больными, а треть вообще околеет на последнем ночлеге?

Слова жреца настолько точно повторяли мысли молодого военачальника, что тот чуть не споткнулся.

— Здесь нет деревьев, чтобы развести костры, как на берегу Зеленого моря, — спокойно продолжил Изекиль. — Здесь нет храмов Сехмет, помогающей воинам. Твои пленники слабы и унылы. Треть из них не дотянет до утра, а остальные застынут до костей, если ты не найдешь способ согреть всех.

— Я положусь на милость Птаха. Он сохранит…

— Не-ет, номарий. Нечего просить богов о милости, чтобы они загладили твой и только твой грех. Пленников не первый раз гонят в Неб по этой дороге. Ты задержался в Тель-Амарне, чтобы пройти город не на рассвете, а днем. Ты хотел, чтобы жители Кемета увидели твою добычу, оценили твою победу. Ты хотел услышать их приветствия, увидеть их восхищение. И только поэтому обоз не успел в столицу до темноты. Сошедший с Небес милостив. Он умеет прощать смертным слабости. Но только тогда, когда это не вредит воле и делу его. Ты погубишь пленников и вместо почета найдешь кару.

— Это неправда!

— Ты пояснишь это Мудрому Хентиаменти, Черному Псу Нефелима. Ведь это он решился показать тебя Великому? Значит, он отвечает за тебя перед Нефелимом. И будет строго следить за тем, чтобы ты его не опозорил.

— Это неправда, — сжал кулаки Саатхеб.

— Иди и расскажи это Джед-Птах-Иуф-Анху, писцу Нефелима. Ты думаешь, он так глуп, что не понял того же, что понял я?

Номарий почувствовал, как по телу его прокатилась горячая волна — словно ночной мрак сменился полуденным зноем. Его победа, его мастерство, его судьба — все катилось в гниющую выгребную яму. И всего лишь из-за одного мелкого проступка. Десять лет честной службы, внимание двух советников, благоволение самого Великого… Такое не всякому выпадает даже один раз в жизни. Неужели все рухнет, все окажется зря?