Кэтрин Куртц - Наследие Дерини

Носилки покоились на плечах шестерых дюжих стражников, а сам архиепископ торжественно возвышался над толпой в черной епитрахили и золотой митре, украшенной самоцветами. В руке он держал епископский посох, для которого в носилках была сделана специальная подставка. Перед ним шествовал монах с распятием в руках и двое священников с кадильницей. По бокам ехали верхом лорд Таммарон и Ричард Мердок, оба в черных траурных одеяниях.

Когда процессия начала взбираться на холм, направляясь к воротам замка, они оба проехали вперед, а Хьюберт слез на землю лишь у входа в парадный зал и с удивлением обнаружил там Таммарона, который читал послание, которое только что доставил ему усталый гонец в накидке, украшенной гербом Рана.

— Думаю, нам лучше обсудить последние новости внутри, — произнес Таммарон, бросив на Хьюберта странный напряженный взгляд, и, сложив письмо, спрятал его в рукаве. — Это от Рана. Похоже, что с королем дела обстоят хуже, чем мы думали. Да, и кстати — умер Полин.

Когда они заперлись в апартаментах Таммарона, и Хьюберт в третий раз перечитал письмо, он швырнул лист пергамента на стол и со злостью потряс головой. Митру и епитрахиль он скинул еще раньше, и теперь восседал лишь в своем просторной пурпурной рясе.

— Наверняка это какой-то блеф, — произнес он. — У него не было никакой возможности составить дополнение к своему завещанию, а если бы он и сделал это, то никакой суд это не примет, по крайней мере, наш суд.

— Вы же прочли письмо Рана, — тусклым голосом возразил Таммарон. — Он своими глазами видел черновик. Если это не блеф — если оригинал был исполнен в нескольких экземплярах и засвидетельствован достаточным количеством людей… Тогда даже наш суд будет вынужден принять этот документ к рассмотрению, и у меня нет никаких сомнений, что келдорцы будут изо всех сил настаивать на этом. Я всегда говорил, что было ошибкой устранять герцога Эвана из регентского совета, а теперь мы вынуждены считаться с последствиями того опрометчивого шага. Прошу прощения, Ричард, но твой отец порой переходил все границы…

Ричард взял в руки письмо и вновь пробежал его взглядом, никак не отреагировав на слова о своем отце.

— Мы можем его заставить написать новое завещание, когда он вернется, — объявил он наконец. — Мы уже начали прикидывать список будущих регентов, которые должны заменить Альберта и Полина. Надо просто составить документ так, чтобы он железно отменял все прочие, которые могли быть подписаны прежде.

Таммарон пренебрежительно отмахнулся.

— Понятно, но Клейборна и Марли это не остановит. Они все равно примутся размахивать своим документом и пытаться заявить о своих правах.

Хьюберт со вздохом взял чистый пергамент и перо.

— Я пошлю за отцом Секоримом, — заявил он и начал писать. — После смерти Орисса в составе совета образовалась брешь, которую нужно заполнить как можно скорее, и уж точно до возвращения короля. Надеюсь, никто из вас не станет возражать, если я назначу на это место Секорима? Конечно, по идее, его кандидатуру сперва должны были бы одобрить епископы, но они сделают все, как я им прикажу. Так что у нас в Совете окажется еще один человек, которому можно доверять.

Таммарон задумчиво посмотрел на архиепископа.

— А не его ли вы собирались поставить вместо Полина?

— Да, но если он будет всего лишь верховным настоятелем Custodes , то его можно изгнать из совета, а с архиепископом Ремутским уже никто ничего сделать не сможет. Другого верховного настоятеля мы найдем без проблем. Им может стать Лиор или, к примеру, Халекс, настоятель Arx Fidei . А пока у нас будет еще один голос в совете, чтобы оказать давление на короля, когда он вернется. Ричард, пожалуйста, передай это гонцу.

Когда Ричард вышел из комнаты, Таммарон неуверенно покосился на Хьюберта.

— Он сделал очень умный ход, наш хитрый молодой король, — пробормотал он. — Одной лишь опасности существования подобного документа достаточно, чтобы мы изо всех сил постарались сохранить ему жизнь. Теперь будут недейственны все наши прежние угрозы, покуда Оуэн не достигнет совершеннолетия.

Хьюберт вновь взял в руки письмо, взвесил его на ладони и поджал розовые губы с видом крайнего отвращения.

— Да, согласен, он бросил нам вызов, но думаю, вскоре он обнаружит, что ему нас все равно не перехитрить. Он полагает, что теперь может угрожать нам, но все его угрозы бессмысленны, покуда он жив. А пока он жив, мы можем им управлять. Для короля существуют угрозы и похуже смерти.

Однако покойный король был уже недоступен ни для каких угроз. Воинский эскорт, что привез его в монастырь святой Остриты два дня назад, этим утром покинул аббатство уже как похоронный кортеж. Солдаты двигались молча, и тишину нарушало лишь поскрипывание кожаных доспехов, да звякание упряжи и всхрапывание скакунов. Монахи Custodes верхом на черных жеребцах возглавляли процессию. Один нес распятие, а другой — королевское знамя, обрамленное черными ленами, ниспадавшими с древка.

Тело короля в деревянном гробу, покрытом похоронным платом, везли в повозке две вороные лошади в сопровождении десятка одетых в черное рыцарей Custodes . Поверх черного бархатного покрова лежал золотой обруч, который король носил на шлеме, и его меч. Гофмаршал со своим заместителем ехали по обе стороны от гроба как почетный караул, и оба, несмотря на жару, были в черных плащах, позаимствованных у Custodes .

Сэр Катан Драммонд, ближайший родич покойного короля, ехал чуть дальше, бледный и изможденный. Тому были и иные причины помимо очевидной скорби, ибо лишь нынче поутру он с трудом выбрался из наркотического забытья и обнаружил, что в течение ночи ему отворили кровь, — возможно, не настолько сильно, чтобы всерьез подвергнуть угрозе его здоровье, ибо необходимо было сохранить жизнь брату королевы, но достаточно, чтобы в значительной мере ослабить его. Вторая пустовавшая койка в его крохотной спальне, где должен был ночевать Фульк, оказалась смятой, и на ней виднелись потеки крови, так что, как видно, второй оруженосец покойного короля также претерпел кровопускание.

Эта угроза была достаточно ясной и не требовала дальнейших пояснений, о сопротивлении не стоило даже думать, и пока Катан размышлял над этим, разглядывая повязку у себя на руке и пытаясь справить с ужасающей головной болью, к нему вошел Стеванус вместе с незнакомым монахом.

Без единого слова они осмотрели его руку, а затем проследили, чтобы Катан до дна выпил содержимое принесенной ими чаши. На вид, и на вкус это был обычный утренний эль, возможно, лишь чуть более горький.

Но там был какой-то странный привкус, и Катан даже не осмелился спросить, что это такое, однако как только монах ушел, он в панике обернулся к Стеванусу.