Юлия Остапенко - Русская фэнтези-2008

Поросшая кустарниками пустошь давно кончилась, беглец свернул в лес, где след его был виден не только магическому взору, но и всякому, имеющему глаза.

— Какая маленькая нога… — удивился Аосто, разглядывая вмятину, отпечатавшуюся на берегу ручья. — Он что, карлик?

— Запросто может быть, — согласился Больцано. — Среди тёмных чародеев много уродов и калек. — Он помолчал и честно добавил: — Среди светлых их тоже немало. Физическое уродство вообще усиливает способности к колдовству. Кое-кто даже пытался выращивать магов, калеча детей. Вот только если этим занимается тёмный чародей, выращенные им волшебники все как один становились светлыми. И наоборот…

— Неужели добрые волшебники тоже способны калечить детей? — спросил Аосто.

— Добрых волшебников не бывает, во всяком случае, среди боевых магов. Когда всю жизнь сражаешься, трудно оставаться добрым. А истории об искалеченных детях сохранились только в преданиях, этот путь ведёт в никуда. Выросшие ученики первым делом мстят учителю за своё уродство.

Больцано неожиданно замолк и решительно сказал:

— Ночуем здесь.

— Но мы уже почти догнали его. След совсем свежий.

— Вот именно. Через полчаса мы бы догнали его. Уже темнеет, а драться ночью даже с самым ничтожным тёмным магом мне бы не хотелось. Если ему угодно, пусть нападает он.

— Костёр разжигать будем?

— Конечно. Я чувствую противника, и, полагаю, он чувствует меня. Пусть видит, что мы его не боимся. К тому же обороняться у огня проще. Живой огонь не бывает тёмным или светлым, он всегда на стороне того, кто его разжёг.

Аосто срубил пару сухостойных деревьев и ловко развёл костёр. Магической помощи Больцано он не просил — зачем, если можешь всё сделать сам? А магу нужно беречь силы для завтрашнего поединка.

— Если хотите, — предложил Аосто, — можете спать. Я покараулю.

— Мне сегодня спать не придётся, — ответил Больцано. — Да и тебе не советую, а то можно ненароком не проснуться. Чует моё сердце, наш тёмный приятель собирается пощупать, кто мы такие и можем ли за себя постоять.

— И всё-таки кто бы это мог быть? — задумчиво произнёс Аосто. — Карликов в округе нет… в Поручинках живёт горбун — сапожник, но он почти нормального роста, а нога у него — во такая, больше моей. Пришлых, конечно, много, на дороге стоим, но и там карлика бы заметили. Бродячий цирк проезжал, но у них была только волосатая женщина и человек без костей, который сам себя в узел завязывал. Я вот думаю, не могла ли это быть волосатая баба? Борода у неё окладистая, руки — в шерсти, а какие ноги — припомнить не могу. У женщин иной раз очень маленькая ножка встречается. Только зачем ей трактирщика убивать? Я даже не знаю: останавливался цирк на постоялом дворе или ходом прошёл.

— Завтра узнаем.

— А женщины магами бывают?

— Бывают. Но редко. И только — тёмными. Это понятно, если в женщине светлая сила проснулась, она её на детей тратит, на внуков и правнуков. А что останется — на целительство уходит. Травницы из них хорошие. А женщина — боевой маг — всегда тёмная.

— Не знаю, как с женщиной воевать…

— Так же, как с мужчиной. Не беспокойся, она тебя не пощадит…

Больцано резко умолк и поднялся на ноги. Аосто вскочил следом. Несколько секунд Больцано вглядывался в сгущающийся сумрак, затем довольно кивнул:

— Ползут, родимые…

Кто ползёт, Аосто не спрашивал, понимал, что сейчас напарника нельзя отвлекать. Но раз ползут — значит, опасность в траве или же в ветвях деревьев… по деревьям тоже можно неплохо ползти. Аосто ждал, напружинившись, обнажив шпагу — символ судебной власти, но ничего не мог заметить. Полная тишина… лес замер в осеннем безветрии, когда нет ни птиц, ни даже комаров и ни единая травинка не шелохнётся среди всеобщего покоя.

— Попались… — мурлыкнул Больцано под нос, потом добавил, обращаясь к Аосто: — Не двигайся, а то наступишь нечаянно — сапоги испортишь. Сами они уже не нападут, но всё равно твари опасные.

Аосто стоял столбом, не смея переступить с ноги на ногу.

Больцано тем временем раскрыл мешок, достал скляницу с притёртой пробкой, присел на корточки и выхватил что-то из травы у самых ног ждущего Аосто. Обычный человек так поднимает горящий уголёк выпавший из открытой печки: схватил, подкинул на ладони и, прежде чем успел обжечься, — отправил обратно в печь. Колдовских угольков оказалось три, и все они вскоре очутились под стеклянной пробкой.

— Вот и всё, — сказал Больцано. — Больше вроде бы ничего нет. Можно отдыхать. А вот это, — он приподнял банку, — то, от чего погибли люди в трактире.

Сначала Аосто показалось, что в банке лежат три антрацитово-чёрные, блестящие капли, но, присмотревшись, он заметил короткие ножки, плотно прижатые к раздувшимся телам. Три чёрных паука, каких прежде не доводилось видеть.

— Я их обездвижил, — предупредил Больцано, — но любое прикосновение к ним — смертельно.

— Вы же брали их голой рукой.

— Не совсем голой, всё-таки я маг. А вот их хозяин мог играться с ними, как дети играют с пойманной ящеркой. А когда он бежал от нас, паучки, возможно, грелись у него за пазухой.

— И что теперь с ними делать? Вообще-то я должен изъять этих пауков, как вещественное доказательство, но я не хочу, чтобы такое хранилось в судебном присутствии.

— Пока я их заберу себе, а потом уничтожу.

— Почему не сейчас? Раздавить их — и дело с концом!

Больцано открыл банку, выкатил один из чёрных шариков на торчащий из травы камень, протянул Аосто складной нож.

— Угодно попытаться? Только осторожнее, а нож потом нужно будет прокалить.

Аосто, примерившись, ткнул паука кончиком ножа. С таким же успехом можно было пытаться проткнуть ртутную каплю. Аосто повернул нож плашмя, но блестящий шарик и теперь невредимым выскользнул из-под лезвия и скатился в траву.

— Так-то… — Больцано забрал нож и сунул его лезвием на угли. — Это не просто пауки, это нечисть — обычные средства против них не годятся.

— Но если их бросить в костёр, они ведь сгорят? — спросил Аосто, глядя, как волшебник хватает сбежавшую каплю и скатывает её обратно в баночку.

— Сгорят. А я и просто их могу раздавить, как обычное насекомое. Только ничего хорошего в результате не получится. Это не просто паук, пусть даже очень ядовитый, а порождение тьмы, исполненное скверны. Причём слова о скверне — не фигура речи, их нужно понимать в самом прямом значении. Если сжечь или раздавить эту тварюшку, скверна растечётся и отравит всё вокруг. В этом — самая большая трудность борьбы с тёмными силами. Ты говорил, здесь недавно завалили оборотня… и как, спокойнее стало в округе, люди стали счастливы?

— Какое там, спокойней… каждый день среди мужиков драки с увечьями, а то и смертоубийствами. В Лишотках один мерзавец младенца изнасиловал. Я его поймал и в город отправил… его повесили на той неделе. Будь моя воля, я бы его в самих Лишотках повесил, на глазах у соседей.