Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей

Но тут окрестности огласились звуками совсем другого рода:

— Всех перережу! Всех пограблю! Всем кровь пущу!

(Очевидно, Анне Сергеевне все-таки не удалось «вывести надолго из строя» бывшего Грозного Атамана).

Госпожа Глухарева едва успела прикрыть заветную шкатулку своими юбками — над ямой изобразился Петрович. Правда, вид он имел, мягко говоря, не совсем товарный, а лохмотья были надеты наизнанку.

— Ну, долго вы еще тут будете? — вопросил Петрович, глядя на Анну Сергеевну со смешанным чувством страха и ненависти.

— А ты что, хочешь продолжить, котик мой? — почти пропела Глухарева и потянулась к грязным штанинам Петровича, насколько это можно было сделать, не очень вставая со шкатулки. Петрович отдернул ногу, будто от змеи, и даже отпрыгнул от края ямы, словно она была полна крокодилов и львов.

— Что делать? — тихо спросила Анна Сергеевна у своего сообщника. — Может, замочить его к такой-то матери?

— Не надо, — самым обычным голосом ответил Каширский. — Лучше дадим установочку.

И, вытянув руки в сторону Петровича, он принялся вещать замогильным голосом:

— Даю вам установку. Вы должны десять раз медленно обойти вокруг озера, после чего станете совсем другим человеком. Ступайте же!

Петрович послушно повернулся и, вздыхая, побрел вдоль берега. Но когда он сделал первый круг и вернулся на прежнее место, то ни Каширского, ни Анны Сергеевны уже не застал — лишь на краю ямы чернела воткнутая в землю лопата.

Выйдя на двор, Василий и его друзья увидели, что небо уже почти стемнело и даже высыпали первые звезды. День был столь насыщен событиями, что пролетел, как на крыльях.

Дубов незаметно дотронулся до Надиной руки:

— Наденька, вам и вправду так сильно хочется найти эти сокровища? Даже зная, что…

— Да-да-да, — перебила Чаликова. — Честно говоря, мне и хочется их найти, и надеюсь, что не найдем…

Замок на дверях оказался еще более проржавевшим, чем ключ — похоже, за прошедшие два десятилетия его открывали не очень-то часто (если вообще открывали). Чтобы заставить ключ повернуться, Чумичка даже извлек из-под кафтана баночку какой-то густой жидкости и капнул в скважину замка. Однако на вопрос, обычное ли это масло, или некое волшебное средство, колдун лишь загадочно усмехнулся.

Внутри было совсем темно и затхло. Пришлось зажечь светильник, и тогда уж удалось разглядеть помещение. Домик состоял из двух не очень больших комнат, причем одна явно обустраивалась еще при царе Степане, а вторая просто доделывалась уже после него — там был обычный дощатый пол, а стены и потолки безо всяких «излишеств». Зато первая комната, при всей запущенности, все-таки производила впечатление: хотя пол и очень сильно протерся, но было видно, что когда-то он был покрыт разноцветным паркетом с тонким узором; стены и потолок украшала лепнина, причем не какой-нибудь «ширпотреб», а сделанная со вкусом настоящего художника. В углу красовалась изразцовая печка.

Василий сверился с чертежом и указал на стену, противоположную печке:

— Вот здесь.

— Где — здесь? — переспросила Надя.

— Где-то в этой стене. А более определенно тут уже не понять.

Надежда оглянулась. Обстановка комнаты ничего не говорила о том, что здесь творилось на протяжении двух веков — лишь несколько забытых на окне глиняных горшков, может быть, напоминали об увлечении Дормидонтовой матушки. Почти полное отсутствие мебели давало возможность более ясно оценить архитектуру и оформление: причудливый рисунок паркета, печные изразцы, ни один из которых не повторял другой; наконец, изысканные лепные украшения. Например, посредине потолка красовалось очень искусно выполненное гнездо аиста. А на той стене, где предполагался тайник, раскинулся барельеф, изображающий опушку леса. Надежда невольно залюбовалась тонкой отточенной выделкой каждого растения, каждого животного — и должна была признаться себе, что ничего подобного не встречала ни в Эрмитаже, ни в Версале, ни во дворцах Рима и Венеции.

А Васятка так и вовсе разинул рот от изумления — он-то уж точно ничего такого за свою недолгую жизнь не видывал.

— И заметьте, друзья мои — это самая обычная комната, а вовсе не какая-то парадная палата, — сказал Василий. — Можно только представить себе, каков был бы весь Терем, если бы царь Степан прожил на несколько лет дольше.

— Ну, приступим? — Доктор полез в чемоданчик за стетоскопом и приладил раструб к уху огромного медведя, выглядывающего из чащи леса. В полумраке, царящем в комнате, и медведь, и деревья казались настоящими и гляделись почти зловеще.

Вооружившись авторучкой, Надя принялась простукивать стену с другого края, где мимо пенька деловито бежал ежик с несколькими грибами на колючей спине. Васятка и Чумичка не очень понимали действий Нади с Серапионычем и оттого наблюдали за ними со смешанным чувством любопытства и недоверия. Дубов же, напротив, прекрасно понимал и оттого глядел с не меньшим недоверием — он знал, что в таких случаях на внешнее впечатление полагаться не следует, ибо в нем наличествует немалая доля самовнушения. И если человек хочет что-то обнаружить (в данном случае — пустоту в стене), то он ее обнаружит независимо от того, есть ли она там, или нет.

Надежда и Серапионыч медленно продвигались навстречу друг другу и наконец встретились у подножия кряжистого дуба. Доктор вытащил из ушей трубки и вопросительно глянул на Чаликову.

— По-моему, если что и есть, то ближе к середине, — как-то не очень уверенно ответила журналистка.

— Знаете, Наденька, я пришел к тем же выводам, — закивал доктор. И, еще немного поколдовав над барельефом, очертил рукой прямоугольник примерно метр в длину и полтора в высоту.

— Вот здесь! — И, заметив выражение некоторого сомнения на лице Дубова, предложил ему стетоскоп: — Не верите, сами послушайте.

— Нет-нет, доктор, и вы, Наденька, я вам, конечно, верю, но что вы предлагаете делать, так сказать, практически?

— Как что? — изумилась Надежда. — Конечно, ломать стену!

Однако этому воспротивился Васятка:

— Да что вы, такую красотищу портить!

— Я и сама не хочу ничего портить, но как же быть? Ведь ореха не отведаешь, скорлупки не сломав.

— Мы пойдем другим путем, — решительно заявил Дубов. — Давайте сперва подумаем. И тайник, если он есть, и эта замечательная картина — они могли быть созданы только при жизни царя Степана, так как затем работы были резко свернуты. А Митька Смурной спрятал сокровища за несколько дней до смерти Степана, стало быть, маловероятно, что барельеф был сделан поверх тайника.

Некоторое время все молчали, как бы осмысливая слова Дубова. Первым прервал молчание Серапионыч: