Владимир Васильев - Нянька

Последние несколько дней у полуорки родилось и окрепло ощущение, что Геральт решил от нее отделаться. Что ему надоело нянчиться с – чего там говорить – навязанной Весемиром воспитанницей.

Сначала Синтия решила, что на купленных «Черкассах» они отъедут совсем немного, лишь бы убраться из района, где враждовали наркокланы хитроумного старого орка и Безбашенного Крана. Но в тот день они проехали почти сто километров и заночевали под самым Николаевом. Зато следующую неделю вообще не двигались с места, Геральт даже на привычную физзарядку махнул рукой и дни напролет втискивал в Синтию все новые и новые ведьмачьи знания. Голова у Синтии трещала от перегрузки. А нынешним утром ведьмак взялся за ноутбук, потом протяжно вздохнул и даже суше, чем обычно, изрек:

– Хватит. Поехали, воспитуемая.

Впервые за несколько недель он произнес это слово. Синтия поневоле задумалась: не в последний ли раз?

Мост они миновали. Проехали по улочкам уютного и чистенького района, изобилующего небольшими, не выше четырех этажей, домиками.

– Налево, – скомандовал Геральт на очередном перекрестке.

Через несколько кварталов «Черкассы» вырулили на очередной мост. Вид с него ничем не уступал по красоте виду с первого, названного ведьмаком Варваровским.

Второй мост Геральт назвал Ингульским…

Жилые кварталы тянулись еще минут пятнадцать за мостом, а затем, едва «Черкассы» скользнули по ободу дорожного кольца со столбом-стелой в центре, дома оборвались. Справа от дороги вдалеке виднелись еще какие-то строения, а слева раскинулось голое поле, лишь кое-где разбавленное напоминаниями о городе.

– Тормози, – приказал Геральт, и Синтия послушно велела легковушке прижаться к обочине.

Ни слова не говоря, Геральт вылез наружу. Синтия тоже. С неясной тоской обернулась, поглядела на симпатичный кораблик, венчавший столб-стелу в дорожном кольце.

Остро, невероятно остро полуорка осознала, что ее жизни подошла к некоему важному повороту, когда любой поступок, любая мысль и любое произнесенное слово могут возыметь роковые последствия.

– Это граница Матвеевского полигона, – сообщил Геральт и протянул руку, указывая. – Основное поле там, елева от трассы, но танки перебираются и на эту сторону. Я привел тебя сюда… как договаривались.

И умолк.

– И… что дальше? – недрогнувшим голосом спросила Синтия.

Откуда взялись силы оставаться хотя бы внешне невозмутимой и сильной, она и сама не понимала.

– Я слагаю с себя полномочия няньки, Синтия, – серьезно сказал Геральт. – Не знаю, что ты собираешься тут делать, но за все дальнейшие поступки отныне ответственна ты и только ты. Более никто.

– А что намерен делать ты? – на всякий случай поинтересовалась Синтия.

– Сесть и уехать.

– Куда?

Ведьмак внимательно взглянул полуорке в глаза.

– Видать, плохо я тебя учил, – пробормотал он. – Какая разница куда? Не твое это дело.

По правде говоря, Геральт намеревался рвануть прямиком в Арзамас-шестнадцать и как следует поговорить с Beсемиром. Уяснить, зачем его втравили в это странное наставничество, начисто лишенное перспектив и смысла. Если, конечно, не учитывать гонорара, каковой Весемиром, несомненно, был получен сполна.

– До свидания, Геральт, – сказала Синтия. Голос едва не сорвался и не задрожал. – Спасибо за науку.

– Прощай, – коротко обронил ведьмак и сел за руль «Черкасс».

Сухо клацнула дверца и уркнул двигатель.

Несколько минут Синтия тупо глядела на удаляющуюся легковушку. Потом глубоко вздохнула, забросила на спину рюкзачок, поправила ружье на боку и решительно пересекла дорогу.

На полигоне росла трава – неожиданно много травы, но не сочной, как в родной усадьбе, а сухой, жесткой, опаленной жарким южным солнцем. Вдалеке просматривались какие-то неясные холмики и маленькая будочка с явственно различимой отворенной дверью.

Под травой, на сухой корке земли, там и сям проступали отчетливые следы гусениц. То и дело попадались неглубокие, сантиметров по тридцать, воронки, некоторые совсем свежие.

«Зачем я здесь? – потерянно подумала Синтия, – Разве я в силах что-либо изменить или вернуть? Разве воскреснет от этого Брид?»

С неприятной пустотой в душе Синтия шагала к холмикам и будке. Очевидная неправильность, даже никчемность ситуации отчасти злила, отчасти ввергала в растерянность. Но тем не менее полуорка продолжала упрямо шагать вперед.

Дитя из богатой семьи, с детства окруженная няньками и сторожами, наставниками и такими же детьми из богатых семей. Блеск, роскошь. Еще совсем недавно ей шагу не позволяли самостоятельно ступить, а если удавалось удрать из-под опостылевшей опеки, то только в компании себе подобных. Что она знала? Скуку на уроках дорогих учителей? Горький привкус дурмана, подмешанного к табаку? Первую любовь, безудержную, неправильную, обретенную и тут же утраченную?

Брид, Брид… Зачем они тогда угнали тот злополучный джип, зачем уламывали жадноватого проводника в поезде! В поисках приключений? Вот они, приключения, – смерть под траками, надорванная душа и ошеломление от факта, что даже они, дети блестящих родителей, могут попасть в беду. Осознание необратимости многих поступков. Осознание потери и первые мысли о суициде, к счастью, сменившиеся мыслями о мести.

А теперь она бредет в никуда, одна-одинешенька, жизнь знает где, по дикому полигону, с помповухой на боку и грузом ведьмачьих знаний в памяти. Пусть даже груз этот далеко не полон и очень поверхностен. Глядит ли Брид сейчас не нее с небес? Осуждает ли? Или взывает о мести?

Но кому мстить? Дурацкой слеподырой машине, неожиданно вырвавшейся на волю и застигнувшей их в поле, где! негде укрыться? Ведьмак говорил, что машинам мстить бес-1 полезно. Прав он, ведьмак. Он вообще всегда прав. Ведь! мстит Синтия самой себе – и более никому. За то, что выжила. За то, что смогла после смерти Брид чего-то желать… За то, что могла ходить, дышать, смеяться. Зато, что не нашла в себе сил умереть вместе с любовью. Здесь же, на Матвеевском полигоне.

Ей часто говорили – юность безрассудна. Что позже, когда время затянет память зыбкой пеленой прожитых лет, все произошедшее тут покажется наивным, глуповатым и напрасным.

Чушь. Чувства, любые чувства, не могут быть напрасными и тем более глуповатыми, если они искренни. А Брид она действительно любила.

И вот Синтия пришла. В ожидании, что место гибели Брид обострит ее тоску и жажду мести. В ожидании, что душа вот-вот переполнится пенным вихрем эмоций и воспоминаний.

Но в душе только пустота. И стоит дитя избранных совершенно одна, посреди пустого полигона, и ветер гладит ее коротко остриженные волосы. И некому подсказать, поддержать…