Сергей Шведов - Шатун

– Не твоего ума дело, смерд, судить о княжьих и ганских делах! – взвизгнула Злата. – А хазар, изменивший своему гану, не достоин ничего, кроме презрения. Никогда дочь князя Твердислава не станет женой простого смерда, тем более что этот смерд – изменник и трус.

Совсем ополоумела женка, выкрикивая эти слова, а опухшее и перекошенное лицо ее в этот момент показалось Осташу некрасивым. И что он, собственно, в ней нашел? Ни лица, ни тела. Одно сплошное самомнение. Княжья дочь! Скажите пожалуйста. А что, князья не трудами смердов живут? И на столы они садятся по нашему слову. Что же до хазарских ганов, то об их предательстве известно всем, и приходится только удивляться, что женщина, рожденная в семье давних ближников Велеса-бога, переметнулась в стан его врагов.

– А кто погубил моего отца?! – выкрикнула Злата. – Его убили Велесовы волхвы и даджаны!

– Твоего отца покарали славянские боги за то, что не проявил твердости в противодействии чужой кривде.

Осташ князя Твердислава не знал, а потому не испытывал к нему ни сочувствия, ни ненависти, но он был твердо убежден, что боги вправе чинить спрос со своих ближников за очевидные преступления. За то и платят смерды князьям, чтобы они судили по правде, а не по выгоде. И если Твердислав изменил правде славянских богов, то и жалеть о нем нечего.

Злате, однако, Осташ свое мнение о покойном князе высказывать не стал, женщина и так была вне себя от ненависти. Если изменник ган ее сердцу ближе, чем Велесов печальник Осташ, то о чем вообще с ней можно говорить? Хочет жить с Гораздом – пусть живет. Осташ в одиночестве не останется, на его век женок и девок хватит. А уж когда он станет боготуром, то любая пойдет за него не задумываясь.

– Никогда ты не станешь боготуром, смерд! Из тебя не получилось даже доброго хазара! Поводят тебя волхвы за нос и бросят ни с чем. Тут-то тебя и настигнет карающая длань Горазда.

Осташ на слова Златы только рукой махнул. Продолжать разговор не было смысла. Там, где вместо любви ненависть, не помогут даже самые умные речи. Скандальная женка еще пожалеет, что отвергла Осташа, осыпав его градом оскорблений. Без князей и ганов славянские роды и племена проживут, а вот без смердов все вокруг придет в запустение. Бог Белес наверняка знает об этом лучше, чем глупая дочь Твердислава.

В детинце пир шел горой. Боготур Рогволд потчевал свою дружину вином и яствами из братовых подвалов. Кроме Гораздовых нажитков в руки Рогволда попал и Жучинов товар, привезенный богатым купцом для продажи в радимичских городах. А потому и не скудела рука дающего, благо раздаривал он чужое добро. Рогволд не забыл никого, – ни своих мечников, ни Торусовых, ни Вузлевовых, ни даже шалопуг. Боготур, надо сказать, всегда славился своей щедростью. За эту щедрость его любили дружинники и часто упрекали родовичи, ибо нажитки беспрерывно утекали сквозь пальцы Рогволда, и он при всей своей удачливости в ратных и разбойных делах был гол как сокол.

Вовремя появившийся на пиру Осташ тоже не был обделен щедротами нового князя. Однако насыпанное в мошну серебро не согрело его сердца. Так же как не унял душевной горечи кубок душистого меда. Разве что в голове у Осташа зашумело от браги. Но памяти он не потерял. Мужи из Данборова жилища славились своим умением пить, ума не пропивая.

– Глузда с Брехом приговорили к веревке, – сказал сидевший рядом с Осташем мечник. – А остальным Будимировым гридям велено убираться из города.

Сказал это мечник не в осуждение Рогволду, но и без одобрения его скорому суду. Звали соседа Клычем, и служил он в дружине боготура Торусы. С Глуздом и Брехом мечник не раз сиживал за одним столом еще во времена князя Твердислава.

– Повесили?

– Завтра поутру состоится казнь. На лобном месте, при стечении народа.

По правде богов славянских, через веревку карали только лютых изменников, которым повешение перекрывало путь в Страну Света. Тризну по висельникам никто не справлял. Осташу казалось, что Глузд с Брехом такой страшной кары не заслужили, ибо богов они не предавали, а просто искали свою выгоду. Спрос с них Рогволд, конечно, учинить был вправе, поскольку речь-то шла о его голове. Попади боготур в руки кагана, пощады бы ему не было. За разбойные нападения на хабибу Битюс обещал посадить Рогволда на кол. И тем не менее Осташу почему-то стало жалко приговоренных мечников. Если бы Рогволд сгоряча смахнул голову предателям, Осташ бы воспринял это как должное, а повешенных он не любил. Потерявшие дорогу в страну Вырай висельники долго потом кружат вокруг живых, превращаясь в упырей и прочую нечисть. И уж наверняка Глузд с Брехом не забудут, что беда с ними приключилась по вине Осташа, и надумают, чего доброго, расплатиться с ним после смерти.

– Коли уж казнить, то железом, – сказал Осташ. – Для мечников в том сраму нет.

Клыч согласился с Осташем. Похоже, он тоже не ждал ничего хорошего от висельников Глузда и Бреха.

– В поруб их отвели.

Где расположен поруб, Осташ знал. Дел там всего ничего – засов отодвинуть, а уж выбраться из ямы расторопному человеку не составит труда.

– Жарковато здесь, – вздохнул Осташ. – Может, выйдем во двор и подышим воздухом?

Во дворе детинца было многолюдно. Здесь пили мечники и шалопуги, которым не хватило места за княжьим столом. Не то чтобы Осташ с Клычем сговаривались заранее, просто поняли друг друга без слов. Клыч как бы случайно отвлек стоявшего на страже Рогволдова мечника, благо тот оказался его знакомым, а Осташ, проходя мимо, тоже вроде бы случайно отодвинул засов с крышки поруба. Свершив задуманное, он присоединился к Клычу и его знакомому, поведав тем пару-тройку баек, рассказывать которые был большой мастак. Клыч с мечником надрывали животы, а потому и не слышали шороха за спиной. Осташ шорох слышал, но головы не повернул. Уходя, он задвинул засов на место. Клыч сделал вид, что ничего не заметил. Более за всю ночь они о Глузде и Брехе словом не обмолвились.

Протрезвевший к полудню Рогволд вспомнил про узников и долго ругался, узнав об их исчезновении. Но после поднесенной чарки отмяк душой настолько, что не стал даже взыскивать с мечников, стоявших на страже. Тем более что боготур Вузлев, похлопав товарища по плечу, сказал как бы между прочим:

– Начинать княжение с казни – плохая примета.

Рогволд согласился, что примета действительно паршивая, но если Глузд с Брехом попадутся ему в руки, то он их обязательно повесит. Никто князю Рогволду не возразил, тем более что сбежавшие мечники наверняка уже покинули город. Поскольку городская стража открыла ворота еще поутру. Торговая площадь уже вовсю шумела людским многоголосьем, равнодушная и к княжьему огорчению, и к несостоявшимся висельникам Глузду и Бреху.