Сергей Шведов - Сын Чернобога

– А зачем нам на великом киевском столе слабый человек? – усмехнулся Кончак. – Аскольд ведь годами уже далеко не молод, и уход его не за горами.

Последнее замечание гостя Казимиру не понравилось, хотя Кончак сказал чистую правду. Аскольду минуло семьдесят лет, и пусть он пока не жалуется на здоровье, но о вечном наверняка уже задумывается. Земные дела все более становятся ему в тягость. А ведь противостоит-то великому киевскому князю человек в самом расцвете сил, готовый на все ради власти над славянским миром.

Весть о грядущей свадьбе тмутараканского княжича Андриана и княжны Анастасии в один день облетела Киев. И хотя сговор был предварительный, позволяющий сторонам в случае крайней нужды отказаться от данного слова, все, имеющие разум, понимали, что брак этот выгоден и Аскольду, и Биллугу. Не говоря уже о том, что намечающийся союз окончательно привязывал Киев к Царьграду при благожелательном отношении Итиля. Ведь недаром же сватом тмутараканского княжича выступил ган Кончак, сын небезызвестного бека Карочея, убитого в Итиле при темных обстоятельствах. Впрочем, самого гана Кончака этот факт, похоже, не смущал, так с какой же стати киевлянам по этому поводу головы ломать.

Воеводе Олемиру весть о предстоящей свадьбе принес Доброгаст, ладожский боярин, бежавший в Киев после неудачной замятии Вадимира против Воислава Рерика. За двадцать лет, минувших с той поры, Доброгаст обжился на Полянских землях, но покоя, похоже, так и не обрел. Покойный князь Дир привечал беглецов, а вот князь Аскольд в последнее время косо посматривал и на Доброгаста, и на иных выходцев из земель ильменских словен. Ладожане все как один были печальниками Перуна, а ныне среди крещеных ближников великого князя Ударяющий бог оказался не в почете.

В боярине Доброгасте многие христиане из окружения Аскольда видели тайного пособника князя Олега и Пересвета, кудесника Перуна, переметнувшегося на его сторону. Да что там ладожане, коли сам воевода Олемир, принадлежавший к одному из самых знатных Полянских родов, тоже был обойден расположением великого князя. Он не принял ромейской веры и остался печальником славянских богов, коим кланялись от сотворения мира его пращуры.

– Помяни мое слово, воевода Олемир, добром для Киева этот союз не кончится. Матарха платит дань Итилю, и нас хитрые беки заставят трясти мощной для своей пользы. А начнем людей на рать сзывать, так чьим именем прикажешь на вече клясться? Именем Яхве? Но разве тот бог чужой иудеям? А приносить жертвы славянским кумирам князь Аскольд ныне не велит. Его богу это, видите ли, противно. Мол, ладожане в Киеве пришлые, а ромеи, которыми он себя окружил, выходит, местные уроженцы? Князь Ингер, говорят, варяжской крови, а сам Аскольд откуда родом? А боярин Гвидон давно ли стал киевлянином? А княжич Андриан Киеву родной, что ли? У него мать из ромеев, он язык славянский уже забыл. Что для него наша правда, коли он чужое имя носит и чужому богу кланяется?

– А что ж ты тогда против Рерика восстал? – не удержался от едкого замечания Олемир, хотя, наверное, не стоило бы обижать и без того расстроенного гостя.

– Так потому и восстал, воевода, что он ряд, заведенный испокон веку, начал ломать, – горячо отозвался Доброгаст. – А ведь Рерик из славян, а нам, ладожанам, те варяги – братья родные. Но и обид между нами не мерено, как и между другими славянскими племенами. Ведь и вы с древлянами да северцами не всегда по-братски живете. А тут придут люди иной правды, иной веры и начнут вас по своему почину строить. Поверь мне на слово, Олемир, такое стерпеть трудно.

– И что ты предлагаешь, боярин Доброгаст? – нахмурился Олемир.

– Выдать княжну Анастасию за князя Ингера. Он хоть и моложе годами, но в возраст скоро войдет. И будет у нас один великий князь на все славянские земли, и не будет никто пальцем тыкать, вопрошая – киевлянин ты или ладожанин? Свой боги будут у нас и своя правда. Кто к нам тогда сунется? Своим умом будем жить, воевода Олемир.

– А как же князь Олег?

– Так ведь сильный человек при малолетнем князе не помешает, воевода, – понизил голос почти до шепота Доброгаст. – А как только Ингер войдет в возраст, мы того Олега в сторону отодвинем. Его власть на варяжских и фряжских мечниках держится. Ну и волхвы Велеса его подпирают. А у Ингера иного выхода нет, как на местных бояр опереться. Кудесник Перуна Пересвет к Ингеру вхож, княжич уже и жертвы Ударяющему богу приносит. Белые Волки за него встанут стеной. Да и средь варягов далеко не все в рот Олегу смотрят. Они ведь ротарии и клятву давали не Велесу, а Световиду.

– Аскольд не согласится отдать внучку за Ингера Рерика, – задумчиво произнес Олемир. – Она ведь христианка.

– А какое нам дело, какому богу эта девка кланяется? – удивился Доброгаст. – Тут важно, что в ней течет кровь Кия, внука Даджбога. Она сольется с кровью Меровеев, ведущих свой род от царей Трои, призванных богами править всем миром. Если есть империя ромейская, есть империя франкская, то почему бы не быть империи славянской, воевода Олемир?

– Ты не ответил, боярин Доброгаст, что нам делать с князем Аскольдом, – пристально глянул в глаза разгорячившегося гостя хозяин.

– Надо решать, – криво усмехнулся ладожанин. – Времени у нас в обрез, Олемир. Месяца через два княжич Андриан ступит на киевскую землю, а еще через седмицу он сядет рядом с Аскольдом на великий стол под восторженные крики ромеев и хазар. И тогда не только мне, но и тебе, воевода, придется испить горькую чашу изгойства.

Олемир нахмурился – слишком много правды было в словах ладожского боярина. Конечно, у Доброгаста в этом деле есть свой корыстный интерес. Помогая князьям Олегасту и Ингеру, он торит себе дорогу в родные места. Горек хлеб чужбины, что там ни говори, но еще горше, когда ты становишься чужим на родной земле, а воеводе Олемиру крещеные ближники Аскольда уже дали понять, что он в их кругу лишний. Словно это не Олемир ходил с Аскольдом на Царьград, словно это не он стоял насмерть под Смоленском, словно и не было той битвы с печенегами, где он спас великого князя от неминуемой смерти. Теперь любой молокосос, нацепивший на ворот чужую цацку, норовит сесть за стол выше старого заслуженного воеводы. А Олемира уже не на всякий пир зовут и норовят обнести княжьими дарами, ибо он человек чужой веры. Вот как ныне в Киеве.

Но ведь это не воевода отрекся от веры предков, а князь Аскольд и его расторопные ближники, возомнившие себя избранными на божьем пиру. Может, их новый бог и сильнее богов славянских, но это еще доказать надо. И доказать не только Киеву, но и воеводе Олемиру.

– Где сейчас находится князь Олег? – спросил у Доброгаста воевода.