Ольга Елисеева - Ледяной круг

— Нет, — чуть не взвыл король.

— И не забывай, что ты у меня в доме, и здесь решаю я, — ледяным тоном закончила принцесса.

Как ее самоуверенность замучила Арвена! Он просто не мог выразить этого словами! Львиный Зев провел ладонью по лбу. Король ощущал, что между ним и Астин с тех пор, как они прибыли в Орней, выросла стена из ее высокомерия и его, с трудом подавляемого раздражения. Беда в том, что Арвен после долгого унизительного бегства не чувствовал себя уверенно, не управлял здесь ничем и просто не знал, как поставить Астин на место.

Раймон с трудом разомкнул обожженные солнцем веки. В окрестностях Анконны стояла адская жара. Казалось, ветер дул в Акситанию не с моря, а из самой глубины фаррадских пустынь. Герцог усилием воли удержал мысли. Он не хотел сейчас подключать к пониманию окружавшего мира свои тайные знания. Для этого потребовалось бы очень много сил, а их-то у Раймона как раз не было. Тяжелый проржавленный ошейник охватывал стертое окровавленное горло акситанца. Изображать цепного пса у ворот собственного города — эта участь казалась Раймону на редкость завидной!

Во время боя в Анконнском ущелье, когда его немногочисленная конница, смятая лавиной вёльфюнгов, в беспорядке отступала к берегу Арна, лошадь под герцогом убило. Рухнув, она придавила всадника к земле. Раненый Раймон не смог выбраться и был взят в плен вёльфюнгами, обходившими поле уже после сражения. Они узнали небесно-голубой с серебряной обшивкой плащ герцога, пышный плюмаж из черных перьев На его шлеме и многочисленные гербы Акситании — вставший на дыбы медведь — украшавшие доспехи всадника и сбрую коня.

Вёльф — старый враг. Настолько старый, что взаимное озлобление жителей правого и левого берегов Арна не позволяло им даже задуматься о политической пользе захвата важных пленников. Они лишь вымещали на них свою впитанную с молоком матерей ненависть. Раймона не пытали и не допрашивали, его просто приковали к городским воротам, а по истечении двухнедельного срока собирались казнить на рыночной площади Анконны при большом стечении народа. Через две недели в поверженную столицу «непобедимой Акситании» должен был прибыть маркграф Вёльфа, чтобы лично погрузить концы пальцев в кровь обезглавленного врага. Таков был древний обычай по ту сторону границы.

Раймон потянулся и мучительно сглотнул. Никогда в жизни ему, благородному владыке самой грозной из провинций

Арелата, не приходилось познать ужаса плена. Герцог вдруг понял, что еще мог бы выдержать унижение перед врагами, но позор перед собственными подданными казался выше его сил. Мимо высоких, окованных листовой медью ворот гнали и гнали караваны анконнцев, обращенных в рабство. Их грузили на галеры в речном порту и отправляли вниз по Арну.

Впервые за последние пять столетий Акситания испытала такое сокрушительное поражение, и гордые жители «лучшего из княжеств» оказались в положении побежденных. Испуг. Удивление. Бессильная ярость. Вот что можно было прочитать на лицах несчастных, длинными цепями выводимых за пределы крепости. Стражники пинали их, толкали концами пик, грубо ругались и, выхватив из толпы какую-нибудь молодую, более или менее привлекательную женщину, насиловали ее здесь же, у обочины дороги, никого не стесняясь, а затем снова вталкивали в караван идущих.

Раймон вдруг вспомнил о Беренис. Когда-то он спас ее. Казался ей непобедимым избавителем. Ему стало невыносимо стыдно. Где она теперь? И где его сын? Погиб? Ранен? Взят в плен? Или бежал? И что с Беренис? Его мысли сделали круг, вернувшись к прекрасной сероглазой наложнице, к которой он так привязался за последнее время. Она была сильной и смелой, гордой до потери представления о том, с кем разговаривает, но подчинялась ему безоговорочно, а он…

Герцог почти застонал, представив, как такие же вельфюнгские выродки, только рангом повыше, хозяйничают в залах его замка и издеваются над Беренис, узнав, что она любимая герцогская наложница. Стоя здесь у ворот, он видел, на что они способны!

Усталость на лицах пленников сменялась выражением отчужденности и злобы, когда они проходили мимо Раймона. Никто его не жалел. Никто не проявил сочувствия, не бросил даже слова ободрения. А ведь они любили его когда-то! Называли: «наш добрый герцог», гордились, что Акситанией правит такой прославленный воин… Теперь он был для нее едва ли не худшим врагом, чем вёльфюнги, потому что привел их к поражению и гибели.

Раймон не сказал бы о себе, что плохо знает жизнь. Но, в отличие от Арвена, он впервые упал в грязь. Прежде акситанец всегда находился на вершине власти, куда долетает лишь гул одобрения. Столкновение с реальностью было страшным. Утонченный эзотеризм герцога готов был вот-вот дать трещину, особенно после того, как один из вражеских солдат, выливая со стен в ров ведро помоев, окатил его с ног до головы под дружный смех своих товарищей и даже некоторых негодяев из толпы пленных.

«Поделом, — думал Раймон, скрипя зубами, — поделом. Почему ты думаешь, что эти люди должны тебе сочувствовать? Тебе и твоему королю-норлунгу? Ведь то, что ты видишь здесь, сейчас происходит по всему Арелату». Будь все проклято! Разве он не предупреждал? Разве не пытался изменить положение Арвена на престоле, сделать его законным государем и тем самым повернуть мистическую ситуацию в пользу Арелата? Тогда бы ничего не случилось: ни войн, ни ограблений, ни пожаров … Но Астин…

При мысли о девушке Раймон испытал новую волну тоски и стыда. Может, он слишком доверился тайным знаниям? Ведь если на мгновение исключить мистику, то картина произошедшего представится совсем другой. Во всем будет виновата не строптивая принцесса Орнея, а он. Тупой самодовольный болван, упивавшийся своими посвящениями и начавший в угоду им крушить реальность. Наверное, Палантид был прав!

Раймон с необычайной ясностью вспомнил свой разговор с капитаном драгун в Лебедином замке сразу после изгнания Астин. Губы рыцаря едва заметно вздрагивали от гнева. Он теребил рукоятку меча, но сдерживался из уважения к другу.

— Ты ломаешь ее жизнь через колено ради каких-то химер! — в голосе Палантида слышалось осуждение. — Послушай, Раймон, хоть один раз в жизни послушай меня, дурака! Я ничего не понимаю во всей этой твоей мистике и мифологии…

— Зато Астин очень хорошо понимает!

Уж конечно, великий герцог Акситании знал, что делал, и не собирался дослушивать слова не слишком продвинутого адепта до конца! Ах, как горько он сожалел сейчас о своем почти пренебрежительном обращении с Палантидом. Верным преданным другом. «Слишком молодой! Не слишком умный! Слишком любит утехи видимого мира, чтобы что-то понять в невидимом!»