Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Ширли первую осенило: «Ребята! А ведь это струя подобающей цветовой гаммы, про которую нам все уши прожужжали! Они же так мечтали нас приобщить…» — «Ты думаешь, им это удалось?» — подхватил Рувик, почему-то оглядываясь на Ноама с вызывающе-виноватым видом. — «А вот радуга-приманка ихнего силуфокульта!» — загалдели кузены Магидовичи. — «Странная у них какая-то радуга! Если это приманка, то…» — усмехнулся Ирми. — «А цвет?» — заметил Рувик. — «Подобающая цветовая гамма, классическое зыбучее болото!..» — иронически откликнулся Ирми. — «А запахи-то, запахи — самые убойные! Ух-х! Противогазы, жаль, не захватили!» — насмешливо откликнулись близнецы, воротя носы. — «Не знаю, как вам, а у меня эта струя и её ароматы вызывает в памяти золотое унитазо-кресло Арпадофеля,» — проговорил Ирми.

Ширли робко спросила, словно бы обращаясь ко всем, но отчаянно желая, чтобы ответил ей Ноам: «А самого Арпадофеля эта струя никому не напоминает?» Ноам ей и ответил: «Напоминает, но не Арпадофеля, а… э-э-э… Тумбеля…» После чего замялся и, густо покраснев, искоса глянул на Ширли: он не мог ей сказать, да ещё при всех, что самые неприятные ассоциации у него связаны с её братьями. Как знать, если бы она не была сестрой тех, кто ему изуродовал лицо, может, он бы не робел перед нею, был бы более уверен в себе. Хотя бы как его младший брат, который не стесняется при каждом удобном случае так или иначе продемонстрировать Ширли свою симпатию.

«Ты, наверно, вспомнил День кайфа! — сильно смущаясь, тихо проговорила Ширли. — Помнишь, как они с вашим папой сцепились?..» — «Ты знаешь, очень смутно… Как ты к нам пришла, как Ренана нас с тобой знакомила, когда, помнишь, мы показывали наши первые, самопальные, руллокаты…» — «Ещё бы! Всё-всё-всё помню!.. И песни, которые тогда пели и играли близнецы…» — исподлобья она глянула на Ноама, покраснев до слёз, и отвернулась. Ренана свирепо посмотрела на близнецов, обняв Ширли. Но Ширли уже совладала с собой, и голос её звучал почти нормально: «А мне сейчас кажется, что со дна этой струи того и гляди, вылезет… гибрид Куби-блинка с Тумбелем, поганая рожа поперёк себя шире и глазки… один прожектор туда-сюда, другой — неживая пуговица… Мне, наверно, ещё долго будут мерещиться эти две морды…» — вздрогнув, прошептала девочка. Ренана обняла её, и так в обнимку две подруги продолжали идти между мальчиками по бугристой, неровной дороге.

Рувик тихо спросил: «Ноам, расскажи, что вы с Ирми сейчас делали?» — «Ну, вы знаете, что фанфаразматики выпустили из бутылки джинна по имени угишотрия. По сути это программа разрушения, запускаемая и управляемая силонокулл-пассажами.

То, что это идёт под маркой внедрения в массы «прогрессивной музыкальной культуры», уже никого обмануть не может. Она направлена на постепенную ликвидацию наших древних и вечных ценностей, — да, да, я уже не заблуждаюсь, именно так! — то есть несёт в себе откровенное зло. Значит, наша задача — очистить атмосферу от зла, тем самым автоматом увеличивая добро (читайте мудрецов!). Неожиданно для них оказалось, что она не действует на наш шофар, про угав и не говорю — на этом вы строили концертную программу «Типуль Нимрац». Ирми, а теперь ты расскажи ребятам о технической сути!» Ирми откликнулся: «Мы с Ноамом испытывали файл, называемый «бумеранг». Основа: задумка Гиди — программа «хец» для внедрения в фелио, Макс с друзьями её проверили на Турнире. А потом фанфаразматики запустили в Меирии «колпакование»; что это такое, мы на своей шкуре испытали. Тогда-то Макс и предложил превратить «хец» в «бумеранг», да ещё и с вариациями, считая, что это единственный адекватный ответ на «колпакование»…" «То есть?..» — заинтересованно осведомился Шмулик. — «Идея в том, чтобы развернуть колпакователь против своей же защиты — тогда он сам себя или нейтрализует, или вообще «свёдёт с ума».

Только не спрашивайте, как, это сложный технический вопрос! Для этого мы загружаем в память ницафона разные мелодии и передаём Максу. Сейчас тоже — вы играли и пели, а мы загружали».

«Идея — зашибись!» — слабо улыбнулся Рувик, снова кинул взгляд сначала на Ширли, потом, виноватый, на Ноама. Но тот подчёркнуто не обращал внимания. Ирми, напротив, весело и ободряюще ответил на улыбку Рувика. «Вопросы возникат постоянно, их приходится решать практически на ходу, да ещё каждый раз формировать заново защиту… Ведь если нас засекут… — Ноам взглянул с тревогой на Ширли и вдруг с отчаянием проговорил: — Я очень волнуюсь за девчат: если их поймают… Мне даже подумать об этом страшно!..» Ирми ответил: «В данный момент мы «зачехлены»… В данный момент! — подчеркнул он. — А опасаться надо за всех нас, ну, разве что, кроме меня, и то не уверен…» — и он горько усмехнулся.

Так за разговорами они словно бы забыли о струе, меняющей оттенки, то мутной, то прозрачной, однако, не выпадающей из «подобающей силонокуллу гаммы».

Шмулик вдруг проговорил тихим голосом: «Угишотрия, как она есть, но — отдельно «уги», отдельно «шот»… Сравните муравейник Меирии с декорациями кукольного Далета!..

В Меирии воронки воют, а тут весёлые мелодии… э-э-э… «досилонокулла»…" — «Ага, — тихо с задумчивой грустью произнесла Ширли, — я так любила под эти мелодии танцевать… Меня мама водила на Лужайку «Рикудей-Ам», где танцевали под эту самую музыку… До всего этого…»

«Надо найти тут где-нибудь в сторонке маленький привал. Тем более другого выхода всё равно нет!» — предложила Ренана. — «Правильно, надо только место подходящее найти. Уже поздно, да и устали все», — поддержал её старший брат.

Несколько раз, стараясь держаться тропки, петляющей среди бескрайнего поля, они словно бы крутились вокруг невидимой оси. За каждым поворотом прямо перед ними оказывалось устрашающего вида Распутье ста дорог, перетекающее в увязающее в зыбко колышущемся тумане беспредельное пространство. А за ним вдали, закрывая горизонт, нависал гигантский экран, изображающий непрестанно раскручивающуюся сверкающую ракушку.

Рувик ударил по струнам гитары, Цвика приложил к губам угав, а Шмулик и Нахуми затянули песню. Оказалось, под музыку идти совсем не тяжело и не страшно. Даже бугристая, мокрая от брызг, неприятно скользящая дорога причиняла меньше неудобств, поскользнуться и упасть под звуки задорной песни вроде не так страшно.

Девочки старались держаться поближе к поющим мальчикам и тихонько подпевали им.

Ноам приблизился к девочкам и тихо проговорил: «Здесь мы не поём никаких грустных песен — только тогда сможем выбраться отсюда…» Он что-то ещё объяснял девочкам, и Ширли молча кивала, хотя почти ничего не понимала из того, что юноша им с Ренаной говорил. Ей было достаточно слушать тембр его голоса. Ноам, очевидно, понял это и радостно, ободряюще улыбнулся ей, и она ответила ему улыбкой, осветившей её лицо в густеющих сумерках.