Юлия Остапенко - Игры рядом

Совершенно забывшись, я схватил ее пальцы и сжал, прижимая к своей груди. Она слабо вскрикнула и тихо засмеялась, совсем не так, как раньше, и в то же время точно так же — словно нашу маленькую тайну больше не надо держать в секрете.

Проклятье, я идиот. Кретин. Я кретином родился и кретином умру, если до самого этого момента не понимал, что ей от меня надо. Она ведь не знала. Не помнила, не могла помнить меня. И почему-то до того самого момента, когда она прильнула ко мне и юркнула своей сухонькой ладошкой мне в штаны, я воображал, будто это не имеет никакого значения: просто она тут, рядом со мной, так близко… слишком близко, чтоб ей сдохнуть.

Ее прикосновение было в точности таким же, как прикосновение Урсона. И затрясло меня от него точно так же. Ее лицо теперь находилось всего в нескольких дюймах от моего. Я отпрянул к окну, прижался плечом к раме, леди Лагивика подалась за мной, и луна безжалостно скользнула по ее лицу лучом призрачного белого света, сорвав милосердную маску полумрака. Передо мной стояла старая, увядшая, усиленно и смехотворно молодящаяся дама, она жалась ко мне и остервенело мяла мою мужскую плоть крохотной ручкой, которую я в другой жизни сжимал в своих ладонях, не желая отпускать это сказочное видение. Видение отплатило мне, оказавшись оборотнем. Но меняло оно не внешность.

— Сударь… как вы милы… — зашептала она мне в лицо; от нее разило духами и вином. — Вы милы и… молоды, а я так стара… Вы в самом деле считаете меня красивой… не правда ли? Ну же, докажите… это… если правда так, — бормотала она, а сама мяла и мяла меня, требуя реакции от моего тела, требуя нагло и беспомощно… И это было единственное, чего я никогда не смог бы ей дать.

«Да, ты прекрасна, — подумал я, чувствуя, как защипало глаза. — Ты самая красивая, ты лучше всех, ты будешь такой для меня в тени или на свету, только отойди, отойди от меня, отпусти меня, пожалуйста…»

Я без колебаний оттолкнул Кайла Урсона, но ее оттолкнуть я не мог, хотя и хотел. Меня словно парализовало: всего, от языка до кончиков пальцев, и я не мог шевельнуться.

— Ну же, ну, — бормотала Лагивика, опустив голову, — что же ты… ты… что, ты немощен, что ли?!

И — я не выдержал. Тогда, в зале, я поклялся себе, что уйду из ее жизни, не успев в ней появиться… но нет, теперь понял, что не могу. Я хотел посмотреть на ее лицо, когда она поймет.

— Давайте поиграем, — хрипло сказал я.

Леди Лагивика вздрогнула, ее пальцы, мучившие меня хуже каленого железа, замерли.

— Поиграем? — непонимающе переспросила она.

— Да… в одну игру.

Нарисованные брови снова стали изгибаться, потом по губам поползла улыбка — тонкая и понимающая.

— Баловник, — с деланным недовольством сказала она, легонько стукнув меня ладонью по щеке. — Я уже слишком стара для всяческих извращений… но если ты настаиваешь… — она сощурилась, склонила голову набок, и я вдруг увидел женщину, в которую много лет назад без памяти влюбился мой отец.

— Эта… игра… она на словах, — выдавил я.

— На словах? Это еще что такое?

— Грязные истории. Давайте рассказывать друг другу грязные истории! Какие знаем…

— Зачем? — спросила она и стиснула мой член с такой силой, что я чуть не взвыл. — Не лучше ли самим стать ее героями?.. Впрочем, — она слегка нахмурилась, кажется, изо всех сил стараясь не сердиться, — если это тебе поможет…

— Надеюсь, — сказал я, чувствуя, что еще немного, и я начну смеяться и вряд ли смогу остановиться. — Можно я первый начну?

— Начинай, — разрешила Лагивика, всё так же пристально глядя на меня. Меня вдруг замутило, и в то же время стало очень легко, невесомо — так, наверное, чувствуешь себя, стоя на виселице. Под ногами у тебя табурет, на шее петля, руки связаны за спиной, ты смотришь в орущую толпу и не можешь поверить, что это и в самом деле конец.

— Эта история… произошла почти тридцать лет назад. Здесь, в Мелодии… — сказал я.

— Да, — сказала Лагивика и, взяв мою руку, положила ее себе на грудь, одновременно сжимая меня сильнее. Ее глаза, устремленные в мое лицо, влажно блестели в темноте. Я будто окаменел: всё, что я мог, это говорить.

— Здесь жил тогда один художник… средний такой, не гений и не бездарь… Он рисовал портреты знатных дам. И однажды ему позировала леди… одна знатная леди… Художник не устоял перед ее красотой, и… и у них родился ребенок. Сын.

— Покороче, милый, — шепнула она, прижавшись щекой к моему плечу и стискивая мою руку на своей груди. Я ее не чувствовал: мне казалось, что в ладони у меня плоский камень. Мне было трудно. Так трудно, как никогда в жизни.

Господа в нижнем зале, видимо, соскучившись без изгнанного флейтиста, нестройно затянули песню.

— Леди не пожелала признать ребенка. И подбросила его художнику. Тот растил сына сам… Он пытался добиться аудиенции леди, но та ему неизменно отказывала. Художник думал, это из-за его низкого происхождения… Но однажды ему посчастливилось: его работы попали на глаза королю. И король сделал его придворным гравером. Художник со своим сыном переехали ко двору. Мальчику тогда было четырнадцать…

— Быстрее, быстрее, — задыхаясь, бормотала она.

— Художник… надеялся, что среди придворных дам встретит мать своего сына, и она действительно была там. Но когда увидела его… то добилась его смещения. Не хотела, чтобы при дворе ошивался ее ублюдок… А когда отец прорвался к ней, пытаясь воззвать к голосу ее совести, велела страже вышвырнуть его вон. Они так и сделали… переломав ему при этом руки… и пальцы. Потом леди сказала, что это не было ее приказом, что стражники наказаны… а отцу… мальчика в качестве утешения она отдала в жены свою служанку, чахоточную девицу… Художник не мог больше рисовать… спился… и умер довольно скоро… а потом и его жена… а мальчик… — я задохнулся, чувствуя, что не могу больше. Она молчала, уже не сжимая мою плоть, но всё так же уткнувшись лицом мне в плечо. Я только теперь заметил, что меня колотит озноб. Не знаю, чувствовала ли она это — должна была чувствовать.

Должна была вспомнить.

— Вам не любопытно, что сталось с мальчиком, миледи? — хрипло спросил я, и она выпрямилась.

Лагивика Сейт-Аннен, шестая графиня Меллер, супруга сэра Лайама Меллера, рыцаря Соколиного Поля, некогда блистательная леди, так легкомысленно плодившая ублюдков, посмотрела на меня и, поджав губы, с уже нескрываемым нетерпением сказала:

— Ну, и что же грязного в этой истории, сударь? — Не знаю, что бы я почувствовал, если бы поверил… а поверить я не мог.

— Вы считаете, что она чистая?..

— Я считаю, что она банальная, — отрезала леди Лагивика и, подавшись чуть назад, смерила меня настороженным взглядом, в котором уже угадывалось презрение. — Чего вы хотите? Денег? Вынуждена вас разочаровать: те времена давно прошли, а мой муж теперь слишком стар и давно впал в маразм. Он собственного герба от ярмарочного лубка не отличит. К тому же и сам в свое время наплодил выводок бастардов… Но как вы узнали? Откуда? Эта чахоточная шлюшка… Я предполагала, что ей нельзя доверять, — она слегка нахмурилась, снова шагнула вперед и легонько погладила меня по щеке. — Ну полноте, господин шантажист… Не понимаю, чем вас так привлекает эта игра. Есть гораздо более… забавные… игры…