Эллен Кашнер - Томас Рифмач

Теперь и у Элсбет лицо было, как мел, только на скулах горели два красных пятна.

— Так вот в чем дело, — сказал он, поглядев на нее, — конечно же. Ты считала меня мертвым. А я — вот он, жив-здоров, чем и разочаровал тебя, верно?

Она замерла, словно обратилась в камень и вот-вот рассыплется от любого движения, а не то — испепелит его гневом.

— Мне бы хотелось, — говорит, — один-единственный раз услышать правду из твоих уст. Он поклонился ей низко и учтиво.

— Как изволишь. Вряд ли она тебе понравится, но ты ее услышишь. — Теперь слова его лились без усилий, напряжение отпустило его. — Семь лет назад я лежал на зеленом холме, и ко мне приблизилась дама на белом коне с серебряными колокольчиками.

Так встретил я Королеву Эльфов. Вместе с ней, в одном седле мы понеслись быстрее ветра, пока не оставили позади пределы смертных. Мы пересекли реку, в которой текла кровь со всей Земли, мы миновали безжизненную пустыню, и белая дорога привела нас в Эльфийский Край. Я вспоминал тебя и Гэвина, и Мэг, и даже короля со всем его двором словно во сне, но вы-то были настоящие, это я жил в грезе, семь лет служа Королеве Эльфов.

По лицу Элсбет катились слезы и капали на пряжу. Борясь с подступающими рыданиями, она едва выговорила:

— Ты невыносимый лгун, Томас. Любой из нас так мечтает — мечтает, что в один прекрасный день к нам приедет кто-то на белом коне, украшенном лентами и колокольчиками, и увезет в золотой дворец, и назовет своим любимым. Всем хочется этого, Томас, а вот гляди ж ты, приезжают, конечно, за тобой! За тобой, арфистом, поэтом, красивым парнем с изящными манерами — за кем же им и ехать, если не за тобой!

Он все еще смотрел куда-то вдаль, как все рассказчики, а тут вдруг словно вспомнил про нее и умолк.

— Я не могу, — нерешительно начал он. — Во мне… Во мне ничего больше нет. У меня нет другой истории. — И он повернулся ко мне, такой молодой, неистовый. — Я не знаю другой истории, Мэг! Мэг, где же я тогда был, если не там? Что со мной приключилось?

Я только покачала головой.

— Элсбет, — повернулся он к ней, — чего со мной только не было! Тебе бы понравились мои рассказы, я точно знаю, что понравились бы.

— Хватит с меня сказок, Томас, — ее лицо припухло и покраснело от слез, но говорила она твердо. — Мне и своих хватает: о холодных зимах в Ридже, о детях, которые вечно орут, о бесконечных грязных горшках, о занозах от неструганого дерева и о том, как каждую ночь на тебя наваливается мужчина, потому что ты связана клятвой, и тем, что он дает тебе еду, чтобы не подохла с голода, и тряпье, чтобы прикрыть спину…

— Понимаю, — мрачно говорит Томас. — Но теперь с этим покончено. Оставь его.

Ее рука метнулась к горлу, она откинула голову и невесело рассмеялась.

— Ради кого? Ради тебя? Ты собираешься зарубить его своим блестящим мечом? Или я должна отравить его мозговыми костями?

— Все равно. Оставь его. Ты уже была хорошей женой, теперь можешь побыть и плохой. Я уверен, тебе понравится такая перемена.

— Джека уже нет. Он умер прошлой зимой. Но его родня предложила мне жить у них. Чего ради мне уходить?

— Ради меня, — сказал он. — Ради развлечения, ради мести, ради шутки, ради прихоти. Ради историй, которым ты не веришь, ради песен, которые забыла, ради приключения, которого у тебя никогда не было.

— Ради лжи.

— Что с того? — он схватил ее за руки и держал, хоть она и пыталась вырваться. — Называй как хочешь, пусть для тебя это ложь. Я солгал тебе только раз, когда говорил, что не создан для любви одной женщины.

— Ты хочешь унять свою совесть. Ты, правда, жалеешь меня, потому что я могу рассказать грустную историю не хуже тебя…

— Я знаю, что ты нужна мне, — сказал он. — Ты нужна мне, чтобы мои губы забыли вкус Эльфийской Земли.

И он поцеловал ее, поцеловал отчаянно, горячо, а я только ошеломленно смотрела на них.

Когда он отпустил ее, она так и осталась стоять, вся дрожа, и то краснела, то бледнела прямо на глазах.

— Грубо ты стал ухаживать, — проговорила она, — так тебе ни одного девичьего сердца не завоевать. А когда-то ты был обходителен, мой пригожий, красивый Томас. Если ты этому у эльфов научился, то лучше бы тебе к ним и вернуться, а нас оставить в покое. До свидания, Мэг, спасибо за чай.

— Элсбет, погоди…

Да только она была права. Семь лет назад у него получилось бы куда лучше. Зачем ей теперь его правда?

— Пожалуйста, Элсбет, — он еще пытался преградить ей путь, но она только глянула своими огромными глазищами, и он тут же отступил.

Томас так и стоял у двери, подставив лицо холодному ветру, когда вернулся Гэвин. И началось.

— Хоть кол на голове теши, — тут же завелся он, — совсем, что ли, из ума выжили? Выстудили весь дом и дела нет. Наверх сейчас поднимался, почудилось мне или в самом деле Элсбет навстречу пробежала?

Том смотрел на нас, не в силах слова вымолвить. Я накрыла к ужину, но он к еде и не притронулся, все в окно поглядывал. Снова взгляд у него был отсутствующий и настороженный, как будто он снова слышал звуки рогов там, где только ветер шумел в сухих травах.

Мы не пытались останавливать его, когда он вышел из дому, прихватив с собой плащ, а заодно И свои страдания. Но когда спустилась ночь, а его все не было, мы забеспокоились и решили, что с рассветом пойдем Искать.

Едва начало светать, мы прихватили плащ, посох, немного еды и отправились к Эйлдонским холмам. Я измочила все юбки, лазая по мокрым от росы камышам да осоке.

Наконец мы добрались до травянистого склона под Эйлдонским деревом. Кто-то побывал под ним: трава была примята.

Мы нашли Томаса с западной стороны Бурахского кургана. Вымокший, грязный, он сжался в комок и дрожал во сне. Когда мы его разбудили, он вскрикнул и заговорил с нами так, словно не признал.

Гэвин набросил на него свой плащ взамен его мокрого, а я дала воды.

— Ни к чему это все, — пытался протестовать Томас, выстукивая дробь зубами. — Я не могу вернуться. Я все равно не принадлежу здешнему миру.

— Поднимайся-ка, — Гэвин говорит. — С мороза да на пустой живот не много надумаешь. И мы втроем побрели к дому.

Томас отогрелся и обсох, но мрачное настроение не покинуло его и к вечеру, как ни пытались мы его растормошить.

— Никому я не нужен, — тусклым голосом повторял он снова и снова. — Такой жизни мне не вынести. Я слишком стар, чтобы учиться торговать. Я не знаю, с какого конца за мотыгу берутся…

— Лучшему арфисту во всей стране простительно не знать, как держать мотыгу!

— Лучший арфист в стране — просто сумасшедший! — вспылил он. — Как я теперь буду говорить с людьми? Как появлюсь перед королем или хотя бы перед Дунбарским графом после семи лет отсутствия и расскажу им, где меня носило? Задай они хоть один вопрос — и я окажусь дурак-дураком! Я не вынесу, если окажусь общим посмешищем, — горестно закончил он.