Кэтрин Куртц - Милость Келсона

— А я был бы горд и счастлив служить вам… мой сеньор, — прошептал Джедаил.

— Так сослужите мне одну службу, прежде чем мы расстанемся, — попросил Келсон. — Можете ли вы дать мне свое благословение?

— От всего сердца, сир, — и правая рука принца взлетела, чертя на лбу Келсона знак благословения. — Пусть милостивый Господь благословит вас, Келсон Халдейн, и дарует вам долгое счастливое царствование, и мудрость, и храбрость. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

— Аминь, — прошептал Келсон.

Но он уже не смог посмотреть еще раз в глаза Джедаила. Слезы покатились по его щекам, и он стремительно встал, отвернулся и быстро зашагал к выходу, во двор, где ждал палач, — задержавшись по пути лишь на долю секунды, чтобы забрать свой меч из рук помрачневшего Моргана.

Он снова взял меч на согнутую руку, как скипетр, и лишь после этого вышел на солнечный свет, придав своему лицу выражение торжественного смирения; он подошел к своим офицерам, и, остановившись, дал знак палачу приблизиться.

Это был тот же самый человек, который шестью месяцами раньше казнил Ллюэла Меарского; его руки, затянутые в перчатки, держали огромный, с очень широким лезвием меч так легко, как человек меньшего роста держал бы рапиру. Великан быстро подошел к королю, опустился на одно колено, положив крупные руки на поперечины рукоятки меча.

— Сир?

— Он сейчас выйдет, — тихо и низко произнес Келсон. — Сделай это, он сам того хочет. Он не связан, и я не думаю, что он согласится, чтобы ему завязали глаза. Тебя это не будет беспокоить?

— Нет, сир.

— Хорошо. Окажи ему как можно больше уважения, помни, что он — принц. Я не хочу, чтобы он страдал.

— Я сделаю все очень быстро, сир.

— Спасибо. Мне бы хотелось, чтобы никогда больше не пришлось призывать тебя…

— Я тоже этого хочу, сир.

— Я знаю. Иди, подготовься. Он скоро придет и не заставит себя ждать.

Палач не ответил; он лишь кивнул и встал, чтобы вернуться к месту казни, — там камни были сплошь усыпаны толстым слоем соломы.

Келсон чуть заметно вздрогнул, когда подошел Морган и встал слева от него, и был благодарен лорду Дерини за то, что тот не произнес ни слова.

Почти сразу после этого в дверях часовни показалась Кэйтрин, опиравшаяся на руку Дугала; по другую сторону от нее шел Дункан.

А следом за ними шли Джедаил и Кардиель, и оба они склонили головы, держа руки в молитвенном жесте, и Джедаил жадно слушал то, что говорил ему Кардиель.

Они на несколько мгновений задержались перед входом, и наконец Кардиель осенил осужденного принца крестом. Потом Джедаил медленно направился к центру двора. Палач опустился на колени, прося благословения, и Джедаил спокойно благословил его.

А затем настала очередь Джедаила опуститься на колени, и опустить голову на плаху, спиной к палачу и его орудию, теперь лежавшему на земле, наполовину прикрытому соломой… и спиной к Келсону.

Еще секунду другую Джедаил молился, прижав ладони к губам, — а палач осторожно и бесшумно извлек из-под соломы сверкающее лезвие, ожидая сигнала Джедаила. Наконец Джедаил опустил руки и прижал голову к плахе — и в то же мгновение лезвие широкого меча сверкнуло в воздухе.

Даже Морган против воли дернулся и поморщился, когда лезвие опустилось с глухим стуком, — но удар был точным, как и обещал палач, и меч рассек шею принца, словно стебелек пшеницы.

Тело Джедаила медленно повалилось набок, кровь фонтаном хлынула из шеи, впитываясь в солому, как в губку, — и когда Кардиель направился к телу казненного, чтобы прочитать последние молитвы над отлетевшей душой, Келсон снова передал свой меч Моргану и тоже подошел к телу.

Король снял свою алую шелковую мантию и укрыл ею принца Джедаила. Когда Келсон вернулся на свое место и забрал меч, на его руках была кровь… и поначалу Морган подумал, что это кровь Джедаила, но потом он увидел кровь на лезвии королевского меча — и понял, что это была кровь самого Келсона.

— Мой принц, ты порезался, — пробормотал Морган, показывая на руку короля.

— Это неважно, — пробормотал Келсон, позволяя Моргану отвести себя в сторону, чтобы осмотреть рану. — Аларик, я ведь мог спасти его, но он мне этого не позволил. Я предложил ему жизнь. А он выбрал смерть.

Поскольку Морган касался руки короля, из которой сочилась кровь, ему было чрезвычайно легко проникнуть — осторожно и незаметно — в сознание Келсона, и прочитать то, что произошло между королем и Джедаилом, и понять, что с этим призраком Келсон должен справиться сам.

— Можно мне полечить твою руку, мой принц? — мягко прошептал Морган. — Или пусть пока так останется?

Келсон шумно сглотнул и опустил голову.

— Пусть пока останется, — едва слышно ответил он. — Это очень кстати, что я ощущаю настоящую кровь на своей руке. Я пролил ее куда больше за те четыре года, что царствую.

— И ты прольешь ее еще больше в будущем, — напомнил ему Морган. — И моли Бога о том, чтобы она всегда лилась во имя чести и правосудия. Мы делаем то, что должны делать, Келсон.

— Да, — с тяжелым вздохом ответил король. — Мы делаем то, что мы должны делать. Но есть вещи, которые мне никогда не понравятся.

— Да, это верно. И это хорошо.

Снова вздохнув, Келсон вытер свой меч о высокий сапог — кровь невозможно было заметить на красной коже, — а затем вложил его в ножны. Но он не стал стирать кровь с ладони, только сжал пальцы, чтобы не видна была небольшая ранка.

— И что теперь? — негромко сказал он. — Вряд ли у меня сейчас найдется время, чтобы побыть одному, а?

— Разве что несколько минут, мой принц, не больше. Может быть, попросить всех выйти из часовни?

— Нет, я найду другое место. Подержи эту штуку, ладно? — попросил он, протягивая Моргану корону Меары. — У меня от нее голова болит. И прикинь, нельзя ли через час собрать офицеров на совещание. Думаю, в главном зале замка. И попроси всех меарских офицеров, принявших присягу, тоже присутствовать. Нам тут нужно слишком многое привести в порядок, прежде чем мы сможем хотя бы подумать о возвращении домой.

— Да, мой принц.

Морган остался стоять на месте, держа корону Меары.

Он смотрел вслед Келсону, который, повернувшись, направился туда, где стояли лошади, и проскользнул между своим конем и конем Моргана, найдя для себя относительное уединение среди толпы людей, заполнившей двор.

И Морган, видя, как Келсон зарылся лицом в шелковистую снежно-белую гриву, понимал, что совсем не вот эта металлическая корона, которую он держал в руке, вызвала у Келсона головную боль.

Бремя венца было куда тяжелее, нежели просто вес золотого обруча с драгоценными камнями, который Келсон так небрежно вверил Моргану.

Бремя венца — это кровь, и человеческие жизни, и одиночество…