Тэд Уильямс - Скала прощания

Все еще не оправившись от лихорадки, но уже воспрянув духом, Тиамак снова согнул свою ноющую спину над шестом. Его хрупкая лодчонка заскользила по грязным зеленым водам.

Странное присутствие в голове Саймона снова дало о себе знать. Чары женского голоса Не отпускали его, удерживая в своем нежном плену, окутывая колдовством, в котором не было ни единой щели или шва. Он был окружен непроницаемой мглой, как бывает перед самым погружением в сон, но мысли его были такими же будоражащими и живыми, как у человека, который лишь притворяется спящим, в то время как его враги строят козни против него на другом конце комнаты. Он не просыпался, но и не погружался в забытье. Он вслушивался в голос, который вызывал образы, исполненные красоты и ужаса.

— И хотя ты удалился, Хакатри, — в смерть или на Крайний Запад, я не знаю куда, — я все же скажу тебе это; ибо никто не знает, как проходит время на Дороге снов или где блуждают мысли, сброшенные на чешую Великого Червя или на других Свидетелей. Может случиться так, что где-то… или когда-то… ты услышишь эти слова и узнаешь о своей семье и о своем народе.

К тому же мне просто необходимо поговорить с тобой, возлюбленный сын мой, хотя тебя давно уже нет рядом.

Ты знаешь, что твой брат винил себя за твою страшную рану. Когда ты отправился на Запад, чтобы найти исцеление сердечной тоске, он остался холодным и неудовлетворенным.

Я не стану рассказывать тебе о том, какому разорению была подвергнута наша земля этими мореходами — смертными, пришедшими из-за моря. Кое-какие предзнаменования их прихода были тебе известны еще до ухода. Некоторые думают, что именно риммеры нанесли нам самый страшный удар, потому что они низвергли Асу'а — наш величайший дом, а тех из нас, что выжили, изгнали. Некоторые говорят, что нашими главными врагами были риммеры, многие, однако, полагают, что самая страшная рана была нанесена, когда твой брат Инелуки поднял руку на Ий'Унигато, твоего отца и моего мужа, и поразил его в Большом зале Асу'а.

Найдутся и такие, что скажут: первая тень появилась из глубины времен в Венига Досай'э — в Утраченном Саде, и мы принесли ее с собой в сердцах наших. Они станут утверждать также, что те, кто рожден здесь, в этой новой земле, как и ты, сын мой, приходят в мир с душой, уже пораженной этой тенью. Таким образом, считают они, невинности в мире не было с того самого времени, когда мир был молод.

Много вопросов связано с тенями, Хакатри. При первом взгляде все кажется, простым: есть нечто, заслоняющее свет. Но то, что затенено с одной стороны, может, если посмотреть с другой стороны, дать сверкающее отражение. То, что скрыто тенью сегодня, завтра может погибнуть в ярком солнечном свете, и мир понесет утрату с его исчезновением. Не все, живущее в тени, плохо, сын мой…

«Чаша Пелиппы»… «Чаша Пелиппы»…

Тиамаку было трудно сосредоточиться. Он рассеянно повторил это название еще несколько раз, тут же забыв, что оно значит, потом понял, что видит перед собой вывеску с изображением золотой чаши. Он недоуменно смотрел на нее некоторое время, пытаясь сообразить, как он здесь оказался, потом начал искать место, где бы привязать лодку.

Вывеска находилась над дверью большого, но ничего особенного собой не представляющего сарая в той части заводи, где располагались складские помещения. Казалось, что это шаткое строение провалилось между двумя более крупными зданиями, подобно пьянчуге, которого поддерживают двое приятелей. Целая армада лодок — маленьких и среднего размера — покачивалась на воде перед ним. Все они были привязаны к пристани или к столбам, на которых стояло это примечательное строение и его неряшливые собратья. Таверна была на редкость тихой, как будто и гости и хозяева ее заснули.

Сильный приступ лихорадки и крайняя усталость полностью истощили силы Тиамака. Он в отчаянии смотрел на перекрученную веревочную лестницу, свисавшую с площадки. Пытаясь зацепить ее шестом, он не смог дотянуться даже до последней ступеньки. Он подумывал о том, чтобы прыгнуть до нее, но даже затуманенным сознанием понимал, что если ты настолько ослаб, что не в состоянии плыть, глупо прыгать в маленькой лодке. Убедившись, наконец, в безвыходности положения, он хрипло крикнул.

Если это любимый приют Моргенса, подумал он несколько позже, то доктор чересчур терпим к нерасторопности обслуживающего персонала. Он возобновил свои блеющие крики, поражаясь страдальческому звучанию своего голоса в этом всеми забытом месте. Наконец седовласая голова показалась в дверях наверху и долго оставалась там, рассматривая Тиамака, как будто он был интересной, но неразрешимой загадкой. Наконец владелец головы покинул безопасное укрытие и выступил вперед. Это был старый житель Наббана или Пирруина, высокий, хорошо сложенный, но выражение его розового лица напоминало выражение лица ребенка. Он остановился и присел на корточки у Причала, разглядывая Тиамака с приятной улыбкой.

— Лестницу, — Тиамак помахал своим шестом. — Я не могу достать до лестницы.

Старик добродушно посмотрел на Тиамака и на лестницу, затем как бы всерьез обдумал проблему. В конце концов он кивнул, улыбнувшись еще шире. Тиамак, несмотря на крайнюю усталость и боль в ноге, улыбнулся в ответ на улыбку этого странного человека. Этот милый обмен улыбками продолжался еще некоторое время, после чего человек вдруг поднялся и исчез в дверях.

Тиамак в отчаянии завыл, но старик через несколько мгновений снова появился, держа в руках лодочный крюк, которым он распутал Лестницу. Она полностью развернулась, так что конец ее оказался в зеленой воде. После недолгого и нечеткого размышления Тиамак взял из лодки несколько вещей и начал карабкаться вверх. Ему пришлось дважды остановиться во время короткого подъема. Его нога, побывавшая в пасти крокодила, нестерпимо горела.

К тому моменту, когда он достиг верхней ступени, голова его кружилась, как никогда до этого. Старик исчез, но когда Тиамак доковылял до двери и открыл ее, он снова его увидел в углу внутреннего двора, где тот сидел на груде одеял, которые, видимо, служили ему постелью. Вокруг него были мотки веревки и различные инструменты. Большую часть двора занимали две перевернутые вверх дном лодки. Одна была сильно разбита, как будто ударилась об острую скалу, вторая наполовину покрашена.

Когда Тиамак пробрался между банками с белой краской, которой был заставлен проход, старик еще раз глупо улыбнулся ему, потом откинулся на одеяла, как бы готовясь заснуть.

Дверь в конце двора вела непосредственно в таверну. На нижнем этаже был только довольно безвкусно украшенный общий зал с несколькими табуретами и столами. Пирруинка с кислой физиономией стоя переливала пиво из одного жбана в другой.